Полнолуние: закон стаи

— Врешь. Я в Сальмане был. Там вообще оборотней ни разу не ловили. Старейшина ихний покрывает этих тварей. Я тебя ищу уже несколько дней, — теперь они стояли в двух локтях друг от друга.

— Хорошо, — сдался Ялмари. — Вы правы — я не отвез ее в Сальман. Вы же знаете, что я — особый посланник королевы. Я не обязан рассказывать вам о своих планах. Но вы меня вынуждаете. Я не отвез оборотня в Сальман, потому что она — государственная преступница. Я оставил ее в сигнальной башне. Оттуда ее переправят в Жанхот.

Это был беспроигрышный вариант. Если Щуни побывал в сигнальной башне, всегда можно сослаться на то, что от него правду скрыли: в конце концов, никто не обязывал "волков" докладывать о своих действиях каждому виллану.

— Вот как? — Щуни не спеша почесал бороду. — Вот так, значицца… — повторил он задумчиво. — Ну, прости тогда, мил-человек. Зря я тебя подозревал, значицца.

— Ничего, — пожал плечами лесник. — Я еще раз уверился, что вы настоящий гражданин Энгарна, стоящий на страже интересов страны.

— Спасибо, мил-человек, спасибо. Дай я пожму твою честную руку.

Ялмари медлил: не нравилось, то, что происходило. Щуни лжет — хитрый староста не поверил ни одному слову. Так чего хочет? Протянутая ладонь висела в воздухе. Лесник не успел пожать ее, когда в воздухе раздался легкий свист и горло сдавил магический ошейник. Иглы тут же разорвали кожу. Ялмари застонал сквозь зубы.

— Я бы тебе поверил, мил-человек, — вкрадчиво сообщил Щуни, — если бы не встретил эту девку недалеко отсюда. Она смогла от нас уйти, но зато к тебе привела. Неблагодарная тварь, вишь ты.

— Я служу королеве, — прохрипел Ялмари. — И требую ее суда. Отвезите меня в сигнальную башню.

— В сигнальную? — хитро сощурился Щуни. — Чтобы и тебя отпустили? Все вы одним миром мазаны. У нас свой суд. Хоть и не королевский. На костер его, ребята.

Ялмари, не обыскав, привязали к одиноко стоящему дубу. Дерево оказалось живое и шумело ветвями. Это буквально парализовало. Повторялось то, что произошло с отцом. То, что так часто рисовало воображение. Только никто не придет, чтобы спасти его. Отцу тогда исполнилось двадцать пять. Его жена ждала ребенка — Ялмари. Ему двадцать два, он еще не женился. У ног складывали дрова. Щуни стоял рядом, почесывая пузо. Несмотря на то, что иглы ошейника впивались в кожу, казалось, что все происходит во сне. Он не пытался договориться с вилланами, как-то урезонить их, чтобы не делали этой глупости. Он вел себя так, как отец.

И когда подошел парень с факелом в руке, Ялмари не вышел из оцепенения.

— Последнее желание есть? — поинтересовался Щуни. Лесник не отозвался. — Тогда я произнесу приговор, — он повернулся к вилланам, робко стопившимся возле дерева. — За пособничество злобным тварям. За то, что отпустил на свободу преступницу, убившую нескольких человек, он приговаривается к сожжению. Ибо написано: каким судом судите, таким и вас судить будут.

"Писание цитирует, — сжал зубы Ялмари. — Наверно, ходит в церковь и слушает там проповеди. Например, о том, как правильно соблюдать третью заповедь, которая гласит: Уважай каждого, кого ты встречаешь, беден он или богат, стар или молод, мужчина это или женщина. Не обижай его вольно или невольно, словом или делом"

Щуни снова повернулся к смертнику и поднес к его губам чашу:

— На-ка выпей. Чай не тварь какая. Живой человек.

Ялмари отказался, но Щуни, просунув грязные пальцы ему в рот, разомкнул зубы, запрокинул голову и влил напиток, зажав нос Ялмари. Волей-неволей пришлось глотать.

Одуряющее действие проявилось почти сразу, может, потому, что за всю жизнь ни разу не пробовал броженого вина — оборотни очень плохо его переносили. Мир вокруг затуманился. Человек, наклонившийся с факелом к ногам, извивался, словно стал бесплотным духом.

Лесник тряхнул головой, чтобы прогнать туман, но ничего не вышло. Мир вокруг качался. Ноздри уловили запах дыма — так пахнут березовые поленья. Но к ним примешивается еще запах какого-то трухлявого пня. Зря его положили — горит слишком быстро, а жара не дает. А ведь чтобы сжечь, нужнее жар. Тут же стало смешно: дает советы палачам. Пусть внутри себя, но дает. Ялмари расхохотался. Потом представил, как смотрят эти вилланы — его сжигают, а он смеется. Стало еще веселее. Внезапно откуда-то сверху прогремел голос:

— Что происходит, шереш вас раздери? — он невольно сморщился — голос стучал по голове молотом.

Откуда этот голос? Ялмари попытался посмотреть вверх. Увидел мужчину, склонившегося над ним: большие голубые глаза чуть на выкате, белый шрам поперек правой щеки. Затем мир перевернулся, и он потерял сознание.

…Очнулся в комнате с жарко затопленным камином. Голова раскалывалась от боли. Попытался оторвать ее от подушки и не смог.

— Очнулся? — голос с такой силой ударил в барабанные перепонки, что Ялмари застонал от невыносимой муки. Но сострадания не проявили. — Крепкий ты парень, брат. Лошадиную дозу снотворного получил. Другой бы от этого сдох, никакого костра не надо. А ты ничего. Выкарабкался. Ладно, спи. Завтра получше будет — поговорим.

Мужчина вышел, хлопнув дверью.