Полный форс-мажор

«Хорошо бы хорошо-о-о, было бы, конечно, если б ты ко мне пришё-о-ол, друг ты мой сердечный…» сидя в кабинете командира полка, полковник Ульяшов, где-то глубоко-глубоко в себе, голосом Пугачёвой мурлыкал любимую песню. При этом заметил одну странную для себя закономерность: когда читал служебные бумаги или подписывал, голос Пугачевой сам собой исчезал, выключался, но стоило ему оторвать взгляд от бумаг — голос снова появлялся. Как свет в лампочке от нажатия выключателя. Интересно. Настроение поднимал. Хорошо это? Очень хорошо, конечно! Потому что музыка снова в голове появилась, да! Музыка! Снова! Она от него ушла ещё тогда, вместе с приходом известных печальные события по возвращении из Швеции — с уходом жены — ушла и музыка из головы, исчезла. Нервы, переживания, одиночество, стресс, тоска, то сё… Не до песен. Это понятно. А вот сейчас, полковник вновь услышал в себе музыкальный перезвон и обрадовался. Здорово. Выздоровел, значит. Хороший знак. Прекрасный! Жизнь, значит, налаживается. Хотя, как она там налаживается?! Никак. Подумаешь, музыканты возвращаются! Да если бы не Суслов, ни черта бы они не вернулись. Жуй тогда, товарищ полковник, свои погоны с сапогами… Тьфу! Грустно! Ну вот, только о сапогах подумал, музыка в голове пропала. Эй-эй, ты где-там, назад! Нету её… В оркестр что ли сходить, маршочком взбодриться? Нет, рано, музыкантов ещё мало, добьют только настроение. Хотя бы Пугачёва «вернулась»… Эх… Такая вся… с голыми коленками… О! Только о них подумал и… Как и ждал, вместо Пугачёвой, увидел и коленки, и что выше, и потом груди, руки, губы, волосы… двух, тех, «своих» девчонок, там, в Стокгольме… Даже жаром окатило… Ууу… Тц… «Какое время было! Какие девочки! Какие чувства! Эх!» В голове немедленно возникла бурная музыкальная абракадабра, Ульяшов лицом даже порозовел… Сладостные мечтания перебил банальный стук в дверь кабинета.

Полковник изобразил на лице всё что начальнику положено иметь на лице, когда слышит стук в дверь.

— Да, войдите.

В дверях возникла молодая женщина… Миловидная, в гражданской одежде, выглядит хорошо. Одной рукой придерживает сумочку, другой поправляет локон. Взволнована. Всё это Ульяшов увидел в миг. Выпрямил спину, изобразил на лице внимание и заинтересованность посещением (в кабинет командира полка просто так не ходят). Удивило другое: почему дежурный по штабу не предупредил? Нарушение.

— Разрешите, Лев Маркович, товарищ полковник? Я на минутку, можно?

Полковник отодвинул документы.

— Да-да, я слушаю. В чём дело, какие проблемы? Проходите.

— Я жена старшего лейтенанта Круглова. Командира взвода. Из этой… вашей… эээ… Химик-дозиметрист он.

Ульяшов вспомнил старшего лейтенанта Круглова. Конечно. Он всех помнил. В этом его работа.

— Так, знаю старшего лейтенанта Круглова… Хороший командир… Хорошая рота… И взвод без замечаний… А что такое? Что с ним? Что-нибудь натворил? — участливо проговорил он.

Женщина прижала руки к груди.

— Нет, нет, что вы, он хороший. Всё хорошо! Только… дома мало бывает… это да! Служба. Я понимаю!

Ульяшов понимающе кивнул головой, сочувствую, мол.

— Да, служба! — многозначительно поддакнул он, и умолк. Нужных слов не было. Понимал, женщину нужно поддержать, сказать какие-то подбадривающие, обнадёживающие слова, а у полковника их не было. А всё потому, что жена его бросила, ушла. Тогда он посетительнице сказал первое, что на ум пришло. — Но вот, видите… до полковника можно дослужиться и уж тогда… — И снова умолк. А что тогда? А ничего тогда. Тогда всё одно — служба. Полковник огорчённо махнул рукой, с улыбкой пояснил. — Потом, кстати, тоже времени не хватает… — И заключил пафосно (в этом её спасение, в этом его поддержка). — Для нас, военных, служба превыше всего, потому что — работа, жёнам приходится терпеть. Так, что, вы, говорите, с ним? Рассказывайте. Разберёмся. Поможем.

C некоторой запинкой, женщина всё же ответила:

— Понимаете, он поёт.

— Понятно. — Механически ответил полковник и недоговорив, быстро переспросил. — Что?! Не понял! Чего он, вы говорите, делает? — На лице полковника вознило безмерное удивление и сочувствие. Он, например, ждал совсем другого, более привычного, армейского, может и чего семейно-гражданского, обычное дело, но такого… — В каком смысле?

— В обыкновенном, товарищ полковник, — повторила женщина. — И хорошо поёт. Это мягко говоря! Только стесняется. У вас же, — все жёны офицеров уже знают, — в полку какое-то соревнование среди командирского состава объявлено. Секретное. А голос у него знаете какой, а он стесняется, просто золотой. Я и…

Ульяшов лицом уже изображал понимание и участие, на самом деле пребывал в полной растерянности, на такие темы с ним никто ещё не говорил.

— Ну уж так прямо и золотой, — полковник на всякий случай усмехнулся, но хмыкнул осторожно, по доброму, не обижая посетительницу. — И что он? — Участливо в тоне лица, спросил. — В смысле, почему он сам не пришёл? Что с ним? Где он?

Женщина обрадовано вскинулась.