Полный котелок патронов

Я почему-то был уверен, что Филиппов выберет второй вариант (дескать, очень рискованно, зато более надежно!). Но майор когтями вцепился в первый.

— Обсуждать тут нечего. Стреляем в стеклопластик! — не раздумывая, приказал он.

Согласно заранее распределенным ролям, верзила Шестопалов занял место за рукоятями наведения пушки-миномета «Брандт». Жилистый, но поразительно сильный для своего возраста Филиппов принял от него пулемет «Печенег». Ну а мы с Тополем взялись за «Раумшлаги», подаренные «Монолитом», вслух жалея, что этих экзотических орудий разрушения у нас в отряде только два, а реактивных гранат с глубоко вакуумными боевыми частями к ним всего пять, и, значит, расходовать их следует крайне осмотрительно.

— Огонь! — скомандовал Филиппов.

Агрессивно закрякал «Брандт».

Деловито застрекотал «Печенег».

Под воздействием яростной стали, которую изрыгали машины массового убийства в руках Филиппова и Шестопалова, стена энергоблока запылила, посыпалась бетонная крошка.

Но это как раз совершенно не радовало — поскольку свидетельствовало о высоком проценте промахов. Ведь нашей целью был вовсе не капитальный железобетон стены, а хрупкий пластик в технологических проемах!

Вот когда из туч бетонной пыли брызнули черные клинья и сюрикены пластика, мы с Тополем заулыбались и взяли «Раумшлаги» на изготовку.

Да только беда: завеса пыли тем временем стала такой плотной, что за ней совершенно не различались пробоины в стеклопластике! Куда целиться из «Раумшлага», чтобы наверняка попасть в проделанную очередями дыру?

Меж тем необходимо было с горечью признать, что наша разведывательно-диверсионная группа окончательно раскрыла факт своего присутствия в глубоком тылу противника (так-то вот, друзья — только свяжись с военными, и сразу начнешь излагать не как нормальный человек, а как бортовой самописец).

Проще говоря, мы спалились. И, похоже, начинали выхватывать по полной.

Существо, которое явилось по наши души, я видел в Зоне впервые.

Это был своего рода хамелеон — ну, в том смысле, что ни на какое другое известное мне животное существо похоже не было. (И потом, припомнил я, именно о хамелеонах говорили трое темных из «Монолита»!)

Этот царь-хамелеон имел гигантские размеры — не меньше десяти метров, если считать вместе с хвостом. Но, несмотря на столь внушительные габариты, мутант каким-то непостижимым образом умудрялся бегать по стене (не иначе как гравитационными артефактами пообедал).

Тело твари было, как и положено настоящему хамелеону, переменчивых цветов: они следовали за тоном поверхности, на которой существо в данное мгновение находилось.

Пальцы мутанта были снабжены присосками. На спине топорщился острый гребень. А спицы кожистого воротника вокруг шеи оканчивались светящимися каплевидными утолщениями.

Когда воздух между утолщениями зашипел от ослепительных дуговых разрядов, я понял, что это какие-то особенные электрические органы, как у ската торпедо.

В течение пары секунд хамелеон разродился дюжиной шаровых молний, которые полетели к нам с впечатляющей, но умеренной скоростью стрелы, выпущенной из лука.

Аллилуйя, братья! Гермокостюмы спасли нас от высоковольтного поражения! А вот у пушкоминомета «Брандт» сплавилась затворная рама. Также сдохли и все три фары нашего катера. На них-то гермокостюмов не было!

К счастью, майор Филиппов не утратил самообладания и бил весьма точно.

Ураганный обстрел твари из пулемета заставил ее с пугающей быстротой переменить позицию на стене Пятого энергоблока.

Теперь монстр приблизился к нам еще метров на пятьдесят.

И надо же такому случиться, что именно в ту секунду закончилась лента в пулемете! Лента на двести звеньев, едрить-колотить! А ведь она казалась бесконечной, как новогоднее телешоу…

Ефрейтор Шестопалов со своими трогательными дворовыми чертыханьями («педосина!», «сучара!», «козлина горбатая!») бился над заклиненным затвором «Брандта».

Мы с Костей, трясясь над драгоценными (поскольку малочисленными) глубоковакуумными боеприпасами к «Раумшлагам», не спешили тратить их и только успели выхватить свои автоматические пистолеты. А Филиппов лихорадочно менял ленту в «Печенеге».

Стоит ли удивляться, что хамелеон, не испытывая с нашей стороны огневого воздействия, получил возможность рассуждать трезво. А порассуждав, решил устроить кому-то из нас небольшой холокост.

Хамелеон распахнул пасть — ее размер превзошел все ожидания, она была, клянусь суперзадницей моей двоюродной сестры Люси, размером с тоннель метро — и выбросил вперед свой многометровый гуттаперчевый язык. При этом если язык нормального хамелеона к жертве приклеивается специальной присоской, то у биосинтетического монстра он работал не столь эффектно, зато более надежно: по принципу лассо!

Язык обвил Шестопалова вокруг талии, как солист балета обнимает приму, и выдернул ефрейтора (сто десять килограммов натощак) из нашего катера!

От ужаса у меня, что называется, упала планка.

И я, прекрасно помня, что заряды «Раумшлага» во что бы то ни стало следует экономить, все-таки нажал на спусковую скобу.