Полный курс актерского мастерства. Работа актера над собой

С ума сойти можно, что мне открыл Карлыч, любя стихи. Он даже и не предполагал, что я, чудовище невероятное, впитаю все, влюблюсь в это, пронесу сквозь всю жизнь.

Сама себе завидую.
Забыла все обиды я,
Что выбыло, то выдуло
Весенним ветерком.
Опять спокойна с виду я,
Опять способна выдумать,
Вдохнуть в себя и выстроить
Мир целый ни на чем.

А помнишь, как с раскрытыми глазами

Шла за тобой, не ведая беды,
Но беды неотступно шли за нами,
От них устав, меня покинул ты.
Из детства вырастая, как из платья,
В жизнь падая с заоблачных небес,
Как все-таки сейчас хотела б знать я,
Какой я больше нравилась тебе.

И снова буду рушить я,

И, никого не слушая,
На ахнувших развалинах
Выстраивать мечты.
Иду себе, веселая,
Пою себе, счастливая,
Живу себе, довольная,
Без всякой суеты.
А помнишь?..

Редкий дар Вячеслав Езепов [28]

Лето 1959 года. Мы с моим товарищем (известным ныне артистом Юрием Шерстневым) допущены к 3-му туру в Щукинском училище. И вдруг узнаем, что в Школе-студии МХАТа курс набирает потрясающий молодой педагог – Виктор Карлович Монюков, и консультации уже кончаются. По молодости и смелости решаем попробовать свои силы и там. Вечер. В помещении Студии – пустота. Гардеробщица, знаменитая Зоинька, ворчит: «Все ушли, может, Витя задержался – ищите!». Идем по незнакомым коридорам, тыкаемся в двери и в одной из аудиторий застаем молодого элегантного мужчину с острым прищуром глаз. Он устало бросает: «Все, я ухожу». Но любопытство педагога берет верх: «Ну, раз пришли – читайте!» И мы читаем, свободно, раскованно – мы ведь практически уже в Вахтанговском.

И по мере нашего чтения преображался Виктор Карлович. Он смеялся над комедийными местами, одобрительно кивал на чтении стихов, и, наконец, довольно весело пригласил присесть к нему за стол. Улыбнувшись, он сказал: «Я набираю свой первый самостоятельный курс, вы мне подходите, я вас беру. А теперь честно, где ваши документы?» Узнав, что в Щукинском, сказал: «Ну что ж, вам решать!»

Подумав и посоветовавшись с нашей первой учительницей Александрой Георгиевной Кудашевой, у которой мы с Юрой занимались в Театральной студии при Киевском доме пионеров, мы решили: «Это судьба – поступаем к Монюкову». Так мы очутились в Школе-студии МХАТа.

Виктор Карлович оказался одареннейшим, изумительным педагогом, умеющим и любящим кропотливо, осторожно, вкладывая всего себя, воспитывать и раскрывать своих студентов. Если сравнить с музыкой, он верно и точно «ставил руку», то есть весь актерский аппарат. Так что не только я, но, надеюсь, все его ученики на всю жизнь получали те актерские навыки, которые помогали в любых театрах и в любых ситуациях владеть своей профессией.

Но мои личные отношения с Виктором Карловичем складывались далеко не безоблачно и даже драматично. Когда мы во втором семестре перешли к этюдам, он никак не мог выбить из меня неистребимое желание «поиграть», выделиться. Я все время пытался, как это называется на театральном языке, «тянуть одеяло на себя». Наконец, терпение его иссякло, и он отстранил меня от этюдов, усадив рядом с собой, чтобы я хотя бы со стороны мог кое-что понять. Так шли месяцы, и вдруг разразился скандал.

Наш курс готовил общий этюд – «У театрального администратора», где было занято много народу. Все приходили с просьбами о контрамарках. Курс работал с энтузиазмом, и когда подошло время показа, выяснилось, что не хватает еще человека, который, оставаясь невидимым, отвлекал бы администратора через окошко. Поскольку я не мог появляться на сцене, меня попросили изредка протягивать в окошко руку и брать билет. Но и здесь моя фантазия завела меня далеко: я придумал себе несколько разных «рук» – старческих, дрожащих от алкоголя, и, что меня больше всего увлекло, дамских ручек. Для этого я даже раздобыл изящную кружевную перчатку. Когда в окошечке появилась моя крупная рука в кружевной перчатке и проделала некий выразительный пасс, вызвав смех присутствующих, раздался сильнейший удар кулака по столу и крик Монюкова: «Стоп! Этюд закончен! Все – в аудиторию!» Я вышел из-за ширмы, понимая, что виноват, и ожидая разноса. Он был краток: «Я запретил тебе участвовать в этюдах! Я думал, что, сидя здесь, ты чему-нибудь научился! Но твои цирковые трюки с рукой сорвали этюд и работу твоих товарищей. Поговорим об этом завтра».