Полный курс лекций по русской истории. Часть 1

Чем же живет теперь наша историография? Вместе с К. [С.] Аксаковым мы можем сказать, что у нас теперь нет «истории», что «у нас теперь пора исторических исследований, не более». Но, отмечая этим отсутствие одной господствующей в историографии доктрины, мы не отрицаем существования у наших современных историков общих взглядов, новизной и плодотворностью которых обусловливаются последние усилия нашей историографии. Эти общие взгляды возникали у нас одновременно с тем, как появлялись в европейской науке; касались они и научных методов, и исторических представлений вообще. Возникшее на Западе стремление приложить к изучению истории приемы естественных наук сказалось у нас в трудах известного [А. П.] Щапова (1831–1876). Сравнительный исторический метод, выработанный английскими учеными [(Фриман) и др.] и требующий, чтобы каждое историческое явление изучалось в связи с подобными же явлениями других народов и эпох, — прилагался и у нас многими учеными (например, В. И. Сергеевичем). Развитие этнографии вызвало стремление создать историческую этнографию и с точки зрения этнографической рассмотреть вообще явления нашей древнейшей истории (Я. И. Костомаров, 1817–1885). Интерес к истории экономического быта, выросший на Западе, сказался и у нас многими попытками изучения народнохозяйственной жизни в разные эпохи (В. О. Ключевский и другие). Так называемый эволюционизм имеет и у нас своих представителей в лице современных университетских преподавателей.

Не только то, что вновь вносилось в научное сознание, двигало вперед нашу историографию. Пересмотр старых уже разработанных вопросов давал новые выводы, ложившиеся в основание новых и новых изысканий. Уже в 70-х годах С. М. Соловьев в своих «Публичных чтениях о Петре Великом» яснее и доказательнее высказал свою старую мысль о том, что Петр Великий был традиционным деятелем и в своей работе реформатора руководился идеалами старых московских людей XVII в. и пользовался теми средствами, которые были подготовлены раньше него. Едва ли не под влиянием трудов именно Соловьева началась деятельная разработка истории Московской Руси, показывающая теперь, что допетровская Москва не была азиатски косным государством и действительно шла к реформе еще до Петра, который сам воспринял идею реформы из окружавшей его московской среды. Пересмотр старейшего из вопросов русской историографии — варяжского вопроса [в трудах В. Гр. Васильевского (1838–1899), А. А. Куника (1814–1899), С. А. Гедеонова и других] освещает новым светом начало нашей истории. Новые исследования по истории западной Руси открыли перед нами любопытные и важные данные по истории и быту литовско-русского государства [В. Б. Антонович (1834–1908), Дашкевич (р. в 1852 г.) и другие]. Указанными примерами не исчерпывается, конечно, содержание новейших работ по нашему предмету; но эти примеры показывают, что современная историография трудится над темами весьма крупными. До попыток исторического синтеза, поэтому, может быть и недалеко.

В заключение историографического обзора следует назвать те труды по русской историографии, в которых изображается постепенное развитие и современное состояние нашей науки и которые поэтому должны служить предпочтительными руководствами для знакомства с нашей историографией:

) К. Н. Бестужев-Рюмин «Русская История» (2 т., конспективное изложение фактов и ученых мнений с очень ценным введением об источниках и историографии);

2) К. Н. Бестужев-Рюмин «Биографии и характеристики» (Татищев, Шлецер, Карамзин, Погодин, Соловьев и др.). СПб., 1882;

3) С. М. Соловьев, статьи по историографии, изданные Товариществом «Общественная польза» в книге «Собрание сочинений С. М. Соловьева» СПб.;

4) О. М. Коялович «История русского самосознания». СПб., 1884;

5) В. С. Иконников «Опыт русской историографии» (том первый, книга первая и вторая). Киев, 1891;

6) П. Н. Милюков «Главные течения русской исторической мысли» — в «Русской мысли» за 1893 год (и отдельно).

Обзор источников русской истории

В обширном смысле слова исторический источник есть всякий остаток старины, будет ли это сооружение, предмет искусства, вещь житейского обихода, печатная книга, рукопись или, наконец, устное предание. Но в узком смысле источником мы называем печатный или письменный остаток старины, иначе говоря, той эпохи, которую изучает историк. Нашему ведению подлежат лишь остатки последнего рода.