В тушинском лагере начался раздор. Паны в глаза называли самозванца самозванцем. В то же время Сигизмунд призвал из тушинского стана именитых русских и сообщил им, что не собирается посягать на независимость Московского царства. Он пришел «утишить бунт, истребить бесстыдного Самозванца, низвергнуть тирана вероломного (Шуйского), освободить народ, утвердить Веру и Церковь».
Речь имела успех. Русская делегация готова была признать Сигизмундову правду. Здесь Карамзин пытался изо всех сил доказать, что не было среди бояр никакого сговора с королем, а за спиной настоящих патриотов действовала шайка предателей. Это не так. Но мне придется изложить версию истории по Карамзину, а не так, как бы мне этого хотелось.
«Уверенные в согласии Тушинских Россиян иметь Царем Сигизмунда, – пишет историк, – Послы в то же время готовы были вступить в сношение и с Василием, как законным Монархом: доставили ему грамоту Королевскую и, вероятно, предложили бы мир на условии возвратить Литве Смоленск или землю Северскую: чем могло бы удовольствоваться властолюбие Сигизмундово, если бы Россияне не захотели изменить своему Венценосцу.
Но Василий, перехватив возмутительные письма Королевские к Духовенству, Боярам и гражданам столицы, не отвечал Сигизмунду, в знак презрения: обнародовал только его вероломство и козни, чтобы исполнить негодования сердца Россиян. Москва была спокойна; а в Тушине вспыхнул мятеж.
Дав Конфедератам (то есть тушинскому лагерю) время на размышление, Послы Сигизмундовы уже тайно склонили Князя Рожинского и главных Воевод присоединиться к Королю. Не хотели вдруг оставить Самозванца, боясь, чтобы многолюдная сволочь Тушинская не передалась к Василию: условились до времени терпеть в стане мнимое господство Лжедимитриево для устрашения Москвы, а действовать по воле Сигизмунда, имея главною целию низвергнуть Шуйского.
Но ослепление и спокойствие бродяги уже исчезли: угадывая или сведав замышляемую измену, он призвал Рожинского и с видом гордым спросил, что делают в Тушине Вельможи Сигизмундовы, и для чего к нему не являются?
Гетман нетрезвый забыл лицемерие: отвечал бранью и даже поднял руку. Самозванец в ужасе бежал к Марине; кинулся к ее ногам; сказал ей: «Гетман выдает меня Королю; я должен спасаться: прости» – и ночью (29 Декабря), надев крестьянское платье, с шутом своим, Петром Кошелевым, в навозных санях уехал искать нового гнезда для злодейства: ибо Царство злодея еще не кончилось!»
Когда наутро обнаружилось отсутствие Лжедмитрия, началась паника – поляки начали собираться к своему королю, русские бежали, кто к Василию, кто за самозванцем. Марина же оказалась в чудовищном положении: ее все бросили, но она думала бороться за право на власть, ведь она все еще оставалась царицей. В 1610 году ее второй муж сидел в Калуге. Здесь его встретили с почестями, предоставили лучший кров, одежды, коней. Вслед за ним перешел князь Шаховской со своим отрядом, состоящим из казаков. Теперь немцев и поляков Лжедмитрий считал предателями и писал своим сподвижникам в Тушино, что скоро вернется с богатой казной и накажет измену.
Послы самозванца пытались звать сторонников в Калугу, но в лагере слушали их с недоверием. Убедить их смогла неожиданно Марина. Она говорила с такой верой в будущее, что донские казаки тут же бросились к Лжедмитрию. Несогласные тушинцы догнали их и многих порубили, оставшиеся вернулись в лагерь.
В феврале Марина решила бежать. Она уехала из стана в мужском платье, оставив письмо, где обвиняла в бедствиях Рожинского. Когда утром это письмо читали вслух, то разъяренные тушинцы чуть не прикончили своего гетмана.
Сигизмунд все стоял под Смоленском. Там он снова принял послов от русских тушинцев. Они объявили, что обдумали слова короля и решили просить на царство его сына Владислава. Начались переговоры. Тушинцы просили Сигизмунда идти на Москву, пока не дошел до нее Скопин-Шуйский, ввести туда польские войска, сместить Шуйского и устроить мир в государстве.
Сигизмунд ответил уклончиво. Он боялся отдавать своего сына в эту бурлящую страну. Владиславу было всего 16 лет. Тушинцы же просили еще одного: чтобы Владислав перешел в православие, на что король отвечал столь же туманно, но обещал, что венчать на царство его будет русский патриарх.
Тушинскими поляками король был не так доволен: они требовали Пскова и Новгорода для Марины, особого княжества для Дмитрия, а также много-много денег и Потоцкого, чтобы он взял Москву. Потоцкий ехать отказался. Он опасался, что перестанет быть королевским любимцем. А король не хотел идти от Смоленска, где держал осаду. Когда послы донесли, как с ними разговаривал король, они приуныли.
В то же время пришли вести из Калуги, там царило ликование из-за приезда Марины. На королевских послов они накричали, хотели идти и грабить самого Сигизмунда или соединиться с самозванцем. Только силой удалось гетману их утихомирить.