Полный привод, или Километры вдоль нормальности

Александра нельзя было назвать таким уж умным, сообразительным ребёнком, раз уж он уродился таким взрослым, отнюдь. Он казался умнее других в своей серьёзности и невозмутимости, хотя некоторые взрослые считали его скорее спокойным. Ну, вот родился такой спокойный ребёнок, что тут поделаешь.

Но мальчик не всё время радовал всех своим флегматизмом. С рождения и до года Александр орал. Весь год. Он плохо спал, плохо ел, плохо отвлекался на игрушки, плохо шел на контакт со взрослыми, зато отменно орал, отлично рос и развивался физически. Когда ему отпраздновали годовщину, мама Алиса начала письмо своей подруге во Францию следующей фразой: «Здравствуй, Эстер. Александру исполнился год. Я думала, я не доживу».

Как будто почувствовав, что для начала достаточно попил крови из своих родителей, после года Алекс вдруг резко успокоился. Как выразился папа: «Взялся за ум». Ребёнка словно подменили. Он, во-первых, начал меньше плакать просто так, во-вторых, он принялся есть, спать, играть в игрушки и обратил-таки внимание на своих родителей, к неописуемой радости последних.

Радость их, справедливости ради нужно сказать, была недолгой, ибо в перерывах между едой, сном и играми Александр начал упрямиться. За ним стали замечать определённую манеру поведения: он внимательно наблюдал за тем, что ему не позволяли, что от него отодвигали, прятали, дозировали, и принимался требовать именно это и настолько категорично, насколько хватало титановых родительских нервов. Когда нервы заканчивались – а иногда случалось и такое – сын со спокойной душой закатывал истерику. Так продолжалось от года до полутора лет. А дальше, можно сказать, мальчик приступил к упрямству с перерывами на еду, сон и игры.

Александр так же пробовал издавать очень много разных звуков, но, видимо, протестировав их на предмет произношения и звучания, он остановился на одном из них – может быть, ему показалось, что на этот звук легче реагируют взрослые и лучше его понимают, а может быть, он ему просто понравился. Этим фаворитом посчастливилось стать звуку «у» в различных его интерпретациях. Когда ребёнок веселился и смеялся, он кричал при этом: «У-у-у-у-у!..» – и хлопал в ладошки. Когда детки плачут и капризничают, они все кричат: «А-а-а-а-а!..», но только не МакЛарен-младший. Он и тут не баловал разнообразием окружающих и заводил своё традиционное: «У-у-у-у-у…» – и ничего кроме.

Когда мальчик хотел, чтобы ему что-то дали, он просто указывал на это своим маленьким пальчиком и кратко говорил: «У!». Если ему не давали, он мог немножко подождать и повторить то же самое, и так же кратко: «У!» – ребёнок давал взрослым еще один шанс, чтобы они опомнились и реабилитировали себя в его глазах. Если родители, из каких-то своих соображений, этот шанс не использовали или просто упускали по глупости, их сын в самых категоричных и неоднозначных интонациях затягивал своё: «У-у-у-у-у!..» – минут на пять-десять, в зависимости от погоды, настроения и силы потребности в отказанном предмете.

Когда Александру исполнилось три, в его жизни и в жизни его родителей произошло сразу два значимых события. Во-первых, у них родилась девочка – сестрёнка Александра, которую назвали Дженнифер, или просто Дженни, а во-вторых, Александр заговорил. Первое слово, которое он сказал, было не «папа», и даже не «мама», он выговорил слово «мяч».

Однажды, гуляя с мамой, которая катила коляску, в которой гуляла его сестра Дженни, Алекс показал пальчиком на мальчишек, играющих в баскетбол возле подвешенной корзины, и сказал: «Мяч». Его мама несказанно обрадовалась и принялась тискать и тормошить сына так, что он тоже засмеялся в ответ. Дальше – больше. Слова из Александр посыпались, как из рога изобилия, и примерно через год, когда ему исполнилось четыре, его мама шутила своей подруге во Францию в письме примерно следующее: «Ты знаешь, иногда я думаю, что лучше бы он молчал. Иногда вот наслушается всякой жути по телевизору, потом как скажет что-нибудь, и думаешь: «Убить? Так, вроде бы, жалко».

Когда родилась Дженни, родители очень волновались по поводу реакции Александра на его сестру. Будет ли он рад компании и готов ли разделить с девочкой внимание папы и мамы? И, как впоследствии оказалось, тревожились они совершенно напрасно. Мальчик очень благосклонно отнёсся к сестрёнке, его слегка озадачило, что кто-то, кто меньше него самого, плачет больше. По его соображениям, это было и странно, и жалко одновременно, малыш понимал, что плачут, когда плохо. Александр же, при всей его взрослости и упрямстве, не был злым и жестоким ребёнком. Ну, во всяком случае, не больше других детей. Допустим, увидев впервые, как его мама, сидя на диване, вытирает слёзы, он, игравшийся рядом, подполз к её ногам, поднялся по ним и стал гладить её по голове точь-в-точь, как гладила всегда его она, утешая или поощряя.