Полный вперед назад, или Оттенки серого

Спустя двадцать минут раздался первый удар колокола. Ровно через десять минут после этого свет внезапно погас, и весь мир погрузился в чернильную темноту неизвестных очертаний и глубины. Сквозь море темноты я слышал звуки города, укладывающегося спать: вопль человека, который ударился о ножку кровати, собачий лай, стоны ребенка, которому не удавалось победить ночной страх.

Через несколько секунд после выключения света послышался вечерний радиаторный разговор. Звуки были тихими, словно шли с другого конца города. Я напрягся, чтобы разобрать металлический стук по батарее отопления — точки-тире азбуки Морзе. Ничего особенного, обычная подростковая болтовня — кто кому нравится и так далее. Поскольку система отопления была централизованной и, следовательно, открытой, они использовали позывные, и я не знал, о ком говорят, и даже если бы знал, не понял бы, кто именно говорит. Вскоре началась другая беседа: на этот раз стучали чем-то деревянным, чтобы два речевых потока не перепутались. Азбуку выстукивали быстрее, и следить за разговором было труднее. Оказалось, что это восьмая глава какой-то книги под названием «Приключения Ренфру, конного полицейского» — возможно, запрещенного старого романа. Томмо предупреждал, что госпожа Ляпис-Лазурь будет передавать что-то во время вечернего общения. Вероятно, это она и была. Прослушивание требовало очень хороших навыков — выстукивание шло в феноменально быстром темпе.

Я послушал немного, но затем начался третий разговор — помедленнее и пообстоятельней. Стучали — опять же отличия ради — свинцовым бруском. Сообщение было адресовано мне. Я нашел какую-то металлическую штуковину, обернул ее трусами и настукал ответ: «Принято». После этого некто «Фифи23» поинтересовался новостями извне. Взяв себе позывной «Ник», я постарался изложить максимально подробно все известия из Зеленых секторов. Когда я слегка уклонился в личную область, дежурный радиаторный модератор стал забивать мое сообщение быстрыми беспорядочными ударами, и все каналы у меня пропали. Скоро удары прекратились, я продолжил транслировать новости, пока через полчаса не ощутил боль в запястье. Получив изъявления благодарности от «Фифи23» и еще кое от кого, я немного послушал передачу госпожи Ляпис-Лазурь, довольно занятную, хотя и малоосмысленную: многие слова и выражения были устаревшими. Например, я не сразу сообразил, что конный полицейский — это кто-то вроде красного стража закона, только на коне.

Слушая, я глядел в окно, различая только еле видный диск полной луны, поднимающейся за деревьями на отдаленном холме. Наконец меня пробрал холод, и я натянул одеяло на голову.

Завтрак

6.1.02.03.012: Одна тысяча лампочасов освещения в год, положенная городу, может расходоваться как угодно по решению Совета. Разрешается использовать фонари с несколькими лампами, но общее количество часов остается неизменным. Неиспользованное время может быть перенесено на следующий год.

Я проснулся еще до рассвета и понял, что спать больше не могу. Тогда я оперся на локоть и стал глядеть в темноту. Я даже не мог сказать, открыты мои глаза или закрыты. Тьма клубилась вокруг меня, будто черная пыль в угольном погребе. Я потрогал стрелки прикроватных часов и убедился, что скоро рассвет, потом услышал слабое жужжание первого гелиостата, который поворачивался навстречу восходящему солнцу. К нему присоединились второй, третий, и вскоре воздух наполнился бодрым механическим жужжанием. Эстафету подхватили птицы, свистом и чириканьем встречавшие новый день, и вот уже на завесе темноты обозначилось едва различимое красное пятнышко. Оно превратилось в отчетливый полумесяц, затем в полукруг — и помаленьку в моей комнате стало все видно. Неяркое густо-красное сияние омыло сперва дверную коробку, потом и саму комнату, которая медленно становилась самой собой, по мере того как лучи нового дня ползли по моему скромному обиталищу, выгоняя тьму.

Я встал, умылся и облачился в уличную одежду № 9 — длинные шорты, рубашка сафари и прочные ботинки, после чего осторожно спустился по лестнице, чтобы приготовить чаю. Я даже не успел дойти до кухни, когда солнце скрылось за тяжелыми тучами и от моей комнаты осталась лишь полоска света на уровне пола. Ударившись несколько раз о предметы мебели, я отказался от мысли сделать себе завтрак и кое-как добрел до диванчика в углу кухни.

Когда я проснулся, опять выглянуло солнце. Отец, одетый, хлопотал за кухонным столом.

— Доброе утро, — с улыбкой сказал он. — Что это за жестокая девочка? Ты что-то бормотал во сне.

— А имена я называл?

— Нет.

— Тогда не могу сказать точно.