Полонянин

— Зуб прихватило, — сознался я. — Ты прости, что разбудил.

— Бедненький, — словно кутенок, она мне губами в грудь ткнулась. — Чем же помочь тебе? — прошептала сонно.

— Тш-ш-ш, — я ее осторожно от себя отстранил, — не разгуливайся. Спи лучше, а я сейчас.

Перебрался через Ольгу, поправил на ней покрывало заячье, босыми ногами по полу дощатому пошлепал, стал порты натягивать.

— Ты куда? — Она все пыталась со сном бороться, но тот никак не хотел ее из объятий своих выпускать.

— В подклеть я. Сало с чесноком мне надобно.

— Угу, — плечиком она подушку подпихнула, чмокнула губами и засопела ровно.

Одолел все же сон княгиню. Вот и хорошо. Не хотел я ее беспокоить, но получилось так.

Стараясь не шуметь, я оделся и выскользнул из опочивальни.

Наверное, только чада малые да каган Святослав во всем Вышгороде не знали, кто захаживает по вечерам в опочиваленку княгини Ольги, да не просто захаживает, но и частенько остается там до утра. Однако же это им и знать не нужно было. Остальные, начиная с ключницы и заканчивая последним холопом, знали. А кто не знал, тот догадывался. Но все помалкивали. Кому же охота на рожон лезть? Оттого и держали язык за зубами. И радовались втихомолку в надежде, что варяжка от сына князя Древлянского понесет да мальчонку родит. А там глядишь, вместо Игорева отпрыска на стол Киевский своего, родовитого да православного посадят.

Потому и не мешали нам. Потакали даже. И хотя считался я на княжьем подворье стольником, только ни разу на столы трапезные не накрывал, яства в горницу не носил, скатерти расшитые не убирал. Наверное, от скуки да безделья, от еды справной да пития сытного разжирел бы в Вышгороде, как тот боров, которого к Коляде откармливают, а то и вовсе помер бы с тоски. Только не мог я без дела сидеть. Днем на конюшне помогал, кобылок с жеребчиками холил да денники чистил. Учил Святослава коней любить и в седле сидеть. Скоро стал мой послушник настоящим конником. Обучал я его разным воинским премудростям, как меня когда-то отец учил. И ему интересно, и мне веселей.

А еще их с Малушей в тавлеи играть научил. Кагану полезно. Ему же войско в походы водить, а значит, не только за себя, но и за других думать надобно. Ходы просчитывать, опасность предвидеть, слабину у супротивника чуять. Недаром Велес эту забаву людям дал. На первый взгляд игрушка простая, а как присмотришься — мудрости воинской в ней больше, чем в складне любом.

Резались Святослав с Малушей в тавлеи до опупения. Щелчки и подзатыльники на кон ставили. И азарт великий, до синяков и шишек, и польза немалая. Вот только не слишком кагану в игре этой везло. С его норовом трудно было за всеми ловушками, что сестренка моя перед ним расставляла, уследить. Потому и доставалось ему от Малушки. Злился он от этого. Никак не мог себе простить, что девчонке проигрывает. То за белые камни хватался, то черными играл, а все одно — чаще проигрывал. И от этого еще сильней азарт в нем пенился. Ярость с гордостью верх над разумом брали. Снова и снова он камни на доску выкладывал, добиться своего хотел. И радовался сильно, когда Малуша ему проигрывала. А я дивился его упрямости. И себя в его возрасте вспоминал.

Еще я к травному делу их пристрастить старался. Вспоминал уроки, Белоревом преподанные. Поминал знахаря добрым словом не раз. Святославу все эти цветочки-лютики не интересны были. Охотно он лишь те травы с кореньями запоминал, которые в ратном деле помочь могут. Которые кровь затворяют, раны исцеляют, силы дают, усталость гонят, а остальные ему были без надобности. Зато Малушка в этом деле преуспела. Сильно нравилось ей по окрестным лугам и лесам блукать, с деревами и живностью разной разговаривать. Святослав с ней увязывался, дескать, как же девчонку без охраны оставлять? Так и росли они вместе, точно брат и сестра. Ровесники же, вот и интересно им вдвоем.

А жители вышгородские на меня с уважением смотрели. Более того, со своими нуждами холопы к нам с Малушей в клеть частенько заглядывали. Украдкой, конечно, чтобы Ольга или каган про то не прознали. Однажды даже Претич пришел.

— Ты прости меня, Добрый, — сказал, — что тогда на майдане на тебя накинулся. Зла не держи. Я же не разобрался, что к чему. Не знал я тогда, каких ты кровей. А то бы ни в жизнь не посмел на тебя руку поднять.

Высоко он за два года поднялся. Из ратников простых до боярина дослужился. И сотня под ним вышгородская, и рынды, и стражники.

— Брось, боярин, — я ему. — Тебе твоя прыть только на пользу пошла. Эка залетел, и не разглядишь в синем небушке.

— Тебе спасибо, — улыбнулся он, помялся немного, а потом из-за пазухи сверточек достал. — Вот, — говорит, — это тебе от меня гостинец. — И вышел из клети, дверь за собой тихонько притворил.