Полонянин

Сидел я на завалинке, с дремотой и болью боролся, чтоб полегче стало, подарок памятный Святославу вырезал. Пардуса из липы мягкой ему обстругивал. А сам жалел, что во всем Вышгороде ни капли пива нет. Попили все горожане на Спожинках, а новое еще не поспело.

А кот борзой мне неплохо удавался. Словно живой вышел. Будто напружинился он, вот-вот на добычу свою прыгнет. С перепою, что ли, у меня так получилось? Фигурка маленькая, с дырочкой для подвеса. Будет кагану от меня оберег. Закончил уже почти.

Смотрю — идут они с Малушей. Беседуют о чем-то. Каган руками размахивает. Доказывает сестренке моей что-то. А та то головой кивает, то поглядывает на мальчонку с недоверием.

Ближе подошли. Уже и слова разобрать можно.

— …так что, Малушка, я теперь походами на врагов славу себе добывать стану, — хвастался Святослав.

— Ну-ну, — улыбнулась девчонка. — Ты смотри, чтобы слава тебя до смерти не задавила.

— Как это? — удивился каган.

— А так. Чем больше славы добудешь, тем выше нос задерешь, а с задратым носом по земле ходить не слишком удобно. Не видно же, что под ногами деется. Споткнешься о камень, на землю дрепнешься, тут тебя слава твоя и накроет.

— Как это?! — Святослав от удивления даже рот раскрыл.

— Помнишь сказку про хоробра Святогора? Тот славы столько добыл, что даже по земле ходить не мог, по колено в ней вяз. Оттого только в Репейских горах и жил. Но ты-то не Святогор. Вот она тебя и придавит. И будешь ты на земле барахтаться. Вот так. — И она начала смешно дергать руками и ногами, да еще и рожу страшную скорчила, захрипела и захныкала противно: — Ой, снимите с меня славушку, а то мочи нет! Тут враги к тебе подойдут и прикончат тебя, чтоб не мучался. И вся слава растает.

— Ну, врагов-то я не боюсь, — рассмеялся Святослав. — Врагов-то я быстро победю.

— Как же ты победишь их, если тебя слава к земле придавит?

Задумался Святослав, а потом рукой на Малушку махнул:

— Да ну тебя. Чего это она придавить должна, ежели я ее еще не добыл, а только собираюсь?

— Правильно, Святослав, — улыбнулся я ему. — Нечего на девчачью болтовню поддаваться. На самом-то деле Малушка с тобой расставаться не желает. Ты еще не уехал, а она уже скучать начала. Только не знает, как тебе про то сказать. Потому и подшучивает.

— Вот еще! — фыркнула сестренка. — С чего это я по нему скучать должна? Пущай отправляется хоть за тридевять земель, я по нему тосковать не собираюсь, — сказала сердито, а сама смутилась вдруг.

Я не выдержал, рассмеялся. Вот ведь. Малая совсем, от горшка два вершка, а все одно — чувства в ней.

— А ты чего это, Добрынюшка? Али занедужил? — спросила она меня, смущение свое скрывая.

— С чего ты взяла?

— Так ведь кружаки у тебя черные под глазами, руки трясутся.

— Это ничего. Пройдет скоро.

— А чего это ты тут режешь? — Святослав разглядывал диковинку в моих руках.

— Оберег тебе, каган, вырезаю, — протянул я ему пардуса. — В ратном деле без оберега нельзя. У меня видишь вот, — показал я ему на серьгу с камнем алым, ту, что мне Торбьерн подарил.

Взял Святослав пардуса, в пальцах повертел:

— Так мне чего? Тоже в ухо его вставить?

— Глупый, — сказала ему Малуша. — В ухе у тебя и так серьга имеется.

— Это Звенемир вставил, когда меня по майдану на щитах катали да каганом кликали, — гордо сказал мальчишка. — Ну а с твоим подарком мне чего делать?

— На кушак повесь. Видишь, кот-то какой красивый. — Малуша отобрала оберег у кагана и деловито стала прилаживать его к Святославову поясу. — Мастак Добрыня из дерева вырезать. Помнишь, — подняла она на меня глаза, — как ты мне коника вырезал? Чудной коник был. Играть я с ним любила. — И вдруг сестренка моя вздохнула тяжко, слезы на глазах навернулись. — Остался коник в Детинце. Сгорел вместе с градом нашим.

И мне от чего-то горько стало. Может, это похмелье со мной в игры играет?

— Ты не вздыхай, — сказал Малуше мальчишка. — Дай только вырасти. Я тебе такой град выстрою, такой Детинец подниму, что залюбуешься. Краше прежнего во сто крат будет. Обещаю.

— Смотри, никто тебя за язык не тянул, — улыбнулась девчонка, украдкой слезинку с ресниц смахнула.

— Спасибо тебе, Добрый, за оберег, — поклонился мне каган. — Я его при себе держать буду. Пускай вместе с рогом дедовым висит.

— Неужто цел рог Асмуда? — удивился я.

— А куда он денется? — пожал плечами Святослав. — У дядьки Свенельда он до поры хранится. Тяжеловат для меня. Пока тяжеловат.

— Святослав! Ты где? — Ольга со Свенельдом на крыльцо терема вышли.

— Здесь я, мама! — отозвался каган.

— Прощайся давай! — Воевода нам рукой помахал. — Ехать пора, кони ждут!

— Я сейчас!

Повернулся он к нам, в пояс поклонился.

— Ну, — говорит, — не поминайте лихом.

— Да будет тебе, — сестренка сказала. — Не за что тебя лихом поминать. Только добром о тебе помнить буду.

Сорвался мальчонка, к своим побежал. Потом остановился. Назад вернулся. К Малуше подлетел. В щеку ее поцеловал.

— Прощай, Малуша! — сказал Святослав, а сам рукой мой подарок потеребил, словно не я, а сестренка ему оберег сделала.

— Да прощайтесь вы быстрей, полюбовники! — рассмеялся Свенельд.