Полонянин

— Я с тобой отправлюсь. Мне так спокойней будет.

Ближе к вечеру того же дня мы отчалили. Тайно, чтоб особых пересудов в Киеве не поднимать. Ольга сама, я, восемь гридней-охранников, двадцать гребцов да Кот-конюх. Кому, как не ему, за конями на ладье следить? Двух гридней у светелки оставили, чтоб двери стерегли. Дескать, занедужила княгиня от дурного известия и видеть пока никого не хочет. А я Загляде с Малушей наказал, чтоб они молчали о дурной вести, а гонца в подклети заперли, чтоб язык не распускал до поры до времени.

Мы с Ольгой в одежи фряжские переоделись. Она их из скрыней своих достала. Какими путями они там оказались, то мне неведомо. Да и не до этого сейчас. Я порты и рубаху кожаную напялил, сапоги с голенищами высокими из воловьей шкуры толстой натянул, кинжал на кожаный опоясок с бляшками медными перевесил, на Хлодвига-побратима стал похож. А Ольга сарафан чудной на себя надела. Скучный сарафан оказался. Без прошв и вышивки. Плащи серые, из шерсти валянные, с клобуками глубокими наши лица надежно от посторонних скрыли. Так нам того и надобно. Тайным ходом мы из града вышли. Гридни вслед за нами сундук с добром вытащили, из тех трех, что для Иосифа готовили, но тогда двумя обошлись, а этот вот для какой беды теперь пригодится.

Ладья нас за Козарами поджидала. А я нервничал. Как мы через посады с ношей своей пройдем? Обошлось все. Никто и внимания не обратил на гостя фряжского, что на Русь приперся, да еще с рабыней и с охранниками нанятыми, что добро его вслед волокут. Не удивить Козары купцами заморскими.

Добрались мы до берега. На ладью погрузились. Отчалили. Только тогда Ольга вздохнула. И вздох у нее получился тягостный. Где же это видано, чтоб правительница из стольного града своего могла лишь тайно выбраться?

А чуть ниже по течению мы Кота с конями подобрали. Он-то их уже на вольные травы выгнал. Но оставил он с табуном младших конюхов, а сам восемь боевых коней и кобылку Ольгину к нам погнал. И придется теперь коникам, вместо того чтоб по лугам скакать, в ладье качаться. Заартачились они было, не захотели с твердой земли на ладью шаткую переходить, но конюх их уговорил. Мастак он был с конями управляться. Сызмальства при конюшне обитал. Чуяли его кони, и он их чуял. Потому и слушались.

Погрузили коней, дальше пошли, а тут уж и темнеть стало. И хоть ночи теперь короткие, только как же в темень ладьею править? Противилась княгиня, вперед рвалась, на выручку сыну спешила, однако уговорили мы ее. Как совсем стемнело, так и к берегу на ночевку пристали.

Всю ночь княгиня у костра просидела. Глаз не сомкнула. За сына переживала. Я к ней сунулся было. Утешить хотел. Только как в таком случае слова найти, чтоб у матери сердце щемить перестало? Потому и стерпел я, когда она на меня наорала, когда холопом никчемным обозвала. Я ведь холоп и есть. И с этим ничего не поделать. Стерпел даже, когда она отца моего грязью поливать начала. Мол, если бы был жив сейчас Ингварь, такого бы сроду не произошло. Стерпел и подале отошел. Чтобы с горем своим она побыла. Так и сидела она одна до самого рассвета.

А как только рассвет забрезжил, тут на нас разбойнички и навалились…

И вот теперь мы стояли над поверженным предводителем, на груди которого, прямо под сердцем, были выжжены большой крест и рыба.

Действительно. Чего-чего, а такого ни я, ни Ольга не ожидали. Чтоб христианин на княгиню убийц натравил? Зачем?

— Как же так?! — всплеснула руками Ольга.

— Княгиня! — от леска голос раздался. Повернули мы головы в сторону леса, а оттуда двое гридней мужичка волокут. Тот упирается, вырваться хочет, но крепко его воины держат, руки ему заломили.

— Сейчас и узнаем все, — сказал я.

— Вот, — бросили они мужичка к ногам княгини. — Как заваруха началась, он гребца рогатиной ткнул, а потом в лес кинулся. Спрятаться, видать, хотел.

Захныкал мужичок. Возле ног княгини ползать начал. Все старался чебот ей поцеловать.

— Не губи, матушка, — причитал он. — Дома детушки малые с голодухи пухнут.

— Так чего же ты, заместо того чтоб детей накормить, на кровавое дело подначился? — пнул мужичка ногой гридень.

— Погоди, — остановила его Ольга.

А я над разбойником нагнулся, схватил за шкирку да тряхнул как следует.

— Рассказывай, душегуб! — закричал я на него. — Кто вас подговаривал на княгиню напасть?! Не то сейчас костер раздуем да огнем тебя пытать начнем!

— Как княгиню? — совсем мужичок растерялся. — Он же нам сказал, что она лазутчица Цареградская. В Киеве все колодцы отравила, а теперь на встречу с печенегами спешит, — затараторил он скороговоркой.

— Кто он? — перебил я его, а чтоб соображал быстрее, затрещину ему отвесил.

— Так ведь Претич. — Мужичок совсем сник.

— Какой Претич? — изумилась Ольга.

— Сотник княжеский, — ответил мужичок.

— Вот ведь скотина! Смерд! Змий ползучий! — разозлилась княгиня. — Я его из грязи подняла, а он…

Что-то не укладывалось у меня голове. Пока Ольга ногой топала да на сотника своего ругалась, я все вспомнить пытался: уезжал ли Претич из города?

— Не гневайся, княгинюшка, — вновь застонал разбойник. — Ведь не знали мы…