В то же время впечатляет картина расцвета частной торговли в западнобелорусской Лиде, причем по отношению к ней автор использует редкое в советской литературе слово «предпринимательство». Правда, Таманцев замечает провидчески, что скоро всю эту лавочку прикроют. Богомолов уважительно пишет о немцах, которые сотни верст несли, выходя из окружения, своих тяжелораненых товарищей. Герои романа с презрением говорят о власовцах, плюют на их трупы. Но эти «власовцы» одеты в эсэсовскую форму, а так экипировались обычно палачи из зондеркоманд, на две трети состоявших из советских граждан. И, наконец, последнее. В цитируемых в романе «документах» немало филиппик против бойцов польской Армии Крайовой, подчинявшейся польскому правительству в изгнании. Да и сами смершевцы отзываются о них соответствующе (а разве могло быть по-другому?). Но при этом капитан Алехин с одобрением относится к тому, что пани Гролинская открыто держит на стене портрет Пилсудского. А муж пани Гролинской, тюремный надзиратель, героически погиб в сентябре 39-го, бросившись с гранатой под немецкий танк. Богомолов заставил его погибнуть тогда, прекрасно понимая, что в советском плену пана Гролинского ждала Катынь (точнее, поселок Медное в Тверской области, где расстреливали польских полицейских и тюремщиков).
Катынская трагедия в зеркале анархического гуманизма
Катынская тема продолжает оставаться одной из центральных тем российско-польского историко-культурного диалога. В статье о. Якова Кротова о Катыни (http:// www.grani.ru/opinion/rn.136031.html) польской патриотической интерпретации этой трагедии противопоставляется ее оценка с позиций некоего анархического гуманизма. Сама эта статья поражает массой утверждений, очевидно противоречащих действительности. Начнем с беспрецедентной секретности. Нацисты тоже секретили истребление евреев, и почти все население Германии было убеждено, что евреев не убивают, а отправляют на поселение далеко на Восток. Но сохранить в тайне убийство миллионов гораздо труднее, чем убийство десятков тысяч. Поэтому на Нюрнбергском процессе были и документы, и свидетели. Насчет же того, что НКВД уничтожало свидетелей Катыни… Да, Ивана Кривозерцева действительно убили в Лондоне, хотя совершенно непонятно, почему его надо считать главным свидетелем, ведь он не был очевидцем расстрела html). Зато бургомистра Смоленска Бориса Меньшагина оставили в живых. Он отделался ГУЛАГом. Также уцелело подавляющее большинство тех, кто организовывал и непосредственно исполнял катынское преступление, умерли своей смертью, а некоторые благополучно дожили до конца 80-х — начала 90-х, когда в СССР это преступление начали по-настоящему расследовать. Тем более, что о причастности Советского Союза к катынскому преступлению уже в первые послевоенные годы были обнаружены бесспорные доказательства. Важнейшим из них стали списки офицеров, составлявшиеся их немногими уцелевшими товарищами в Козельском лагере. Позднее лица, которых забирали в один и тот же день сотрудники НКВД весной 40-го, оказались в одной и той же из катынских могил. На основе этого и других доказательств на слушаниях в Конгрессе США в 1948 году был сделан однозначный вывод о том, что катынское преступление — дело рук Советов .
Многолетний редактор журнала «Новая Польша» Ежи Помяновский действительно предположил, что Сталин мог желать афишировать Катынь, если бы его союз с Гитлером сохранился, а он, дескать, желал сохранения такого союза. В данном случае польский историк и публицист пошел вслед за некоторыми российскими историками, утверждавшими, что Сталин то ли сообщил, то ли собирался сообщить Гитлеру о расстреле польских офицеров, чтобы порадовать союзнику и заслужить его полное одобрение. Но Сталин все-таки не был идиотом, каким его иногда представляют, и никогда не собирался давать столь мощное средство шантажа. Ведь немцы вполне могли бы допустить утечку сведений о Катыни в нейтральной прессе и в 40-м, и в 41-м, и как бы тогда выглядел Советский Союз в глазах тех же Англии и США! Но Сталин никакого союза с Гитлером заключать не собирался, а собирался напасть на него, причем первый раз — еще летом 1940 года. Еще в конце февраля этого года он приказал считать Германию главным вероятным противником. В этой связи и было принято Политбюро 5 марта решение о расстреле польских офицеров. Здесь была вполне рациональная цель — не отдавать польских офицеров в руки польского правительства в Лондоне, что непременно пришлось бы сделать в случае, если бы началась советско-германская война. Польские офицеры не питали симпатий к СССР и коммунистам, и созданная ими новая польская армия послужила бы препятствием к советизации Польши, которую предполагал осуществить Сталин. В то же время, полное истребление польской интеллигенции отнюдь не входило в сталинские планы. Мер к этому не предпринималось ни в 1940–1941 годах, ни после Второй мировой войны. Требовалось лишь заставить основную массу интеллигентов служить коммунистической власти в Польше.