- С солнцем. Здесь его нет. Здесь облака то не наши, Ее... Юрка не говорил никому, даже мне, а они шантажировали его. Хладнокровно, расчетливо. Этот ваш вечно в черном сударь КПН... там бы так не смогли. А Лена могла, потому что думала, никто не знает. Никто и не знал. Только я... - он глубоко вздохнул, а потом неожиданно повернулся назад, туда, откуда мы с ним пришли. - Посмотри, Костя.
Я обернулся.
Степь... Бескрайняя во все стороны, до туманной полоски горизонта. Трава, трава, трава. Ветер воет и плачет, а где-то совсем далеко темные тучи срастаются с бесконечной травой, и так в никуда... как фон на страничках глобальной сети... Маленькие, идентичные квадратики слеплены в громадное панно, целый мир, "псевдотональность".
- Ты видишь, откуда мы пришли?
- Нет.
- Вот именно. Ни разу не возвращался тем же путем, да и нету его у нас. Наверное, если ты сейчас повернешь, будешь вечно бродить в этих землях, но даже деревьев и то не будет. Ни деревьев, ни сусликов, ни птиц.
Я вздрогнул. Было не то что страшно - жутко. Людей я уже не боялся, попросту устал. Но что люди по сравнению с такими нечеловеческими, запредельными силами?
- Послушай, Костя, я не хочу навязывать тебе решение, - глядя туда же, на зыбкий горизонт, сказал Флейтист. - Ты должен всё выбрать сам и сделать сам. Только, пожалуйста, помни о главном - нас ждет группа умных и очень толковых людей, прекрасная заготовка для замечательной хунты. Они не допустят ни новой войны, ни разрухи. Они обеспечат порядок железной рукой. В дамской бархатной перчатке. И потому расстрелы на площадях станут частью воскресного развлечения, и многим благополучным господам придется переселиться в сибирские бараки. Зато как грибы после теплого дождика вырастут новые школы, больницы, библиотеки... И вся ответственность ляжет на тебя, и ты, как это свойственно человеку твоего склада, рванешься не допустить и пресечь террор. Пожалуйста, вспомни, о чем мы говорили тогда, на даче. Микрохирургия...
Я посмотрел на него. Взгляд Флейтиста остановился, он будто высматривал что-то вдали у самого горизонта, мечтал увидеть, да так и не мог.
- Нашу страну обязательно вытащат. Но не мы, не Хранители. Наше дело совсем в другом. Спасаются лишь те корабли, где штурвал держит рулевой, а еду готовит кок. Не думай о странах, народах и их трагедиях. Тебе, твоим близким хватит и персонального пайка тьмы. Думай о них, может что-то и выйдет.
Я снова взглянул на него.
- Зачем вы все это говорите?
- Просто так, - сказал он. - Я старый человек и многое понял. Мне больше не хочется спасать мир, я хочу увидеть тех, ради кого в свое время отправлялся записывать передачи на телевидение, а потом стоял в очереди в обычный советский магазин за простыми советскими дефицитами. Я надеюсь увидеть их очень скоро. И я их увижу. Просто я волнуюсь за тебя, Костя, неожиданно мне показалось, что он вновь заплакал. - За тебя, за них, дураков, ну и за эту страну. Я могу говорить, что угодно, но я служил ей как мог. Ведь она моя Родина...
Он обернулся и я последовал его примеру.
Струна была здесь.
Она молчала. Просто высилась, вырвавшись из земли и проткнув собою низкое небо. Прочный и узкий штырь. И ради вот этой железной мачты мы с Флейтистом бродили по осенней степи? Не чувствовалось в Ней величия, да и не такая уж Она была высокая. Возможно, облака скрадывали расстояния.
- Всех спасти не удастся, - вздохнул он. - А значит, надо спасать, спасать и спасать. Всех, до кого дотянется рука.... Поверь мне, я знаю, я это видел... Корабль не перевернется, да. Но за борт вылетят многие. Береги их, Сменяющий... Пожалуйста.
Я хотел открыть рот, но в следующий миг он уже повернулся к Ней и сказал:
- Без надрыва, ладно? Ты ведь все уже понимаешь? Мы были близки. И сейчас расстанемся по-хорошему, как воспитанные люди...
Старческая, испещренная вздувшимися венами рука осторожно коснулась Ее гладкой, почти блестящей поверхности...
Струна плакала. Никогда не слышал Ее такой. Тихая грусть, залившая мир - не только этот, ненастоящий, но и все бесконечные Тональности... хотя, быть может, никаких Тональностей вовсе и нет... но чем это слово хуже других? Нет, раньше такого не было - ни пафос Мраморного зала, ни ослепительный прыжок в Резонанс, ни то, что звучало в день первого моего Восхождения.
Это был реквием - долгий и грустный, но грусть не растворялась в безнадежности. Что-то вспыхивало за горизонтом тоски, ощущались призрачные, зелено-розовые сполохи надежды. Наверняка кто-то сейчас радуется. А траур это всего лишь темные одежды. Король умер. Да здравствует король!
Я стоял, словно боялся пошевелиться, изучая свое отражение в гладкой, блестящей Струне. Всего в паре шагов от меня, в примятой траве лежал старик, обычный такой пожилой человек, из тех, что толпятся в сберкассах, получая свои куцые пенсии. Руки немного раскинуты, рот полуоткрыт, глаза закатились. Я знал, что он мертв, и даже не пытался в этом удостовериться.
Я смотрел на Струну, а Она на меня. Мы оба ждали.
Поздравляю, господин Главный Хранитель.