Полоса точного приземления

- Самолюбие? - добродушно спросил Белосельский. - Плюнь на это. Невозможно везде быть лучшим.

И после небольшой паузы грустно добавил:

- Везде невозможно… И всегда невозможно. Приходит момент, когда…

Он снова замолчал. Литвинов посмотрел на Петра Александровича и как-то вдруг заметил: Белосельский сдал. Вроде бы и не похудел, и не побледнел, и морщин у него не прибавилось, а сдал. Что-то новое появилось в его облике. Похоже было, что жадный к восприятию всего происходящего, всем интересующийся Белосельский теперь смотрит больше в глубь самого себя. Экономит движения, экономит силы физические и моральные… Марату вспомнились слова, с горечью сказанные Степаном Федько: «Алексаныч сейчас - как стеклянный сосуд, который знает, что в нем есть трещина»… Конечно, Белосельский не летал - медики не выпускали, и это противоестественное для летчика состояние заметно усугубляло его душевный дискомфорт. Со всех сторон ему советовали, не откладывая, ложиться на капитальное обследование в больницу, но он откладывал, тянул: вдруг наладится «само»… Разумеется, само собой ничто не налаживалось. Кречетову уже кто-то сказал: непорядок, мол, числится человек испытателем, а в общем, ни то ни се; если здоров, пусть летает, если же нездоров, пусть лечится… Но начальник базы с неожиданной для него резкостью отбрил автора этих, в общем, не лишенных оснований соображений: «Непорядок? Белосельский уже давно и с большим запасом заработал себе право на непорядок. Давить на него я не буду. И другим не дам».

Перехватив взгляд Литвинова, Белосельский нахмурился и вернулся к начавшемуся разговору:

- Правда, Марат, не давай играть в себе самолюбию. Тем более, что ведь Андрей действительно молодец. Всем нам фитиль вставил.

- Молодец он большой, спору нет. Интуиция у него - я такой ни у кого не встречал. И реакция мгновенная… Но я не о Кедрове. Дай ему бог здоровья… Я о станции. О ее доводке. Вернее, о недоводке. Нельзя человека заставлять наизнанку выворачиваться. Или на такую реакцию, какая у Андрея прорезалась, рассчитывать. Надо технику до ума доводить.

- Старо. Общеизвестные истины вещаешь. Но это вообще.

- А в частности?

- В частности, сейчас твоим оконщикам не до принципов. Они рады бы лучше станцию беспринципно протащить, чем с соблюдением всех принципов по первому разряду похоронить… И не до твоих им переживаний. Знаешь, когда большое дело под ударом - то ли выйдет, то ли нет - эти самые… душевные флюиды и всякие личные переживания не котируются… Что в них толку? Тлен и суета сует. Плюнуть и растереть. Мелочи все это…

- Конечно, мелочи, - согласился Литвинов. - Только человека мелочи больше всего и заедают. Вот старик Силантьев рассказывал: в войну сбили его. Помнишь?

Белосельский развел руками: еще бы не помнить!

- Так вот. Сбили. Циркулировал он по лесам. Неприятностей вагон! Есть нечего… Кругом засады, патрули - эсэсовцы, каратели, полицаи… Имеются поблизости партизаны или нет, и если имеются, то где их искать, неизвестно… Словом, полный набор удовольствий… А что ему больше всего запомнилось? Знаешь? Мошкара! Представь: мошкара. Ее там столько было, что, он рассказывал, рукой по шее проведешь - и полная жменя. Кусают, жалят… Какие там патрули! От патрулей отстреляться можно и в лес поглубже рвануть. Они от просек отрываться очень не любили… А от мошкары нигде спасения нет. В глухой чаще даже хуже… Очень мне эта история запомнилась. Получается: комариный укус человеку больнее удара… А все эти разговоры вокруг станции… чего я там не видел? Моя точка зрения им известна, добавить к ней ничего не могу, по внешней видимости факты не в мою пользу: нашелся человек, который с «Окном» вроде бы управляется. - Нельзя сказать, чтобы очень последовательно вернулся Литвинов от комариной темы к вопросу, с которого начался разговор.

И закончил весьма категорично:

- Для чего я там нужен?! Для мебели?.. По существу-то, ведь ведущий летчик не я… Ноги моей больше там не будет.

Начальник базы вызвал к себе Федько и Литвинова.

- Вот что, братцы, - сказал он, - собирайтесь-ка вы, значит, так, в командировку. Засиделись. Как там в песне: дан приказ ему на запад…

- Нам в другую сторону, - догадался Федько. Правда, пустить в ход всю присущую ему сообразительность для этого не потребовалось. Для него эта командировка была давно запланирована. На одном из периферийных заводов шла большой серией машина, первый опытный экземпляр которой испытывал он, Федько. Сейчас за заводе сделали модификацию этой машины. Испытания подошли к концу, дело дошло до облета, и, естественно, что одним из летчиков облета заранее предполагался крестный отец исходной модели.

Но участие в облете Литвинова выглядело экспромтом.

- А я-то тут при чем? - удивился он, но тут же поправился. - То есть вообще-то как прикажешь. Я всегда готов.

- Он у нас, как юный пионер, - уточнил ситуацию Федько.