Полосатый Эргени (сборник)

Сиротливо стояли убогие шалаши с висевшими на них мешочками. Белые не польстились на эти мешки. Они знали, что все богатство дикарей заключалось в кореньях и желтой и белой глине, которой они разрисовывали себя во время своих праздников.

Их целью был не грабеж, а “очищение страны от черных” [2].

Но вот с озера опять понеслись птичьи звуки.

Спасенная от смерти дикарка стояла долго в воде.

Выйдя из воды, она осторожно, как зверь, стала пробираться к лебединому гнезду.

Вот она уже у него. Ее сердце замирало от ожидания.

Но увы! Она увидела пустое гнездо. Ребенка не было. Не было и мешка.

Она слышала близко около себя голоса белых; она слышала их ужасный смех.

Где ее ребенок? Где он? Если бы они убили его, то он был бы здесь.

Она побежала к становищу, но всюду, к своему ужасу, натыкалась на трупы... Ее сына между ними не было.

Она заглянула в свой шалаш, потом в другой, она металась во все стороны, но ребенка нигде не было.

Она хотела найти хотя бы труп его. Ей легче было бы перенести его смерть, чем такое непонятное для нее исчезновение, и она бегала взад и вперед по нескольку раз, заглядывая в лица убитых и каждый раз все с большим ужасом отворачиваясь от них.

А вместе с молочным туманом с озера поднимались скорбные звуки черных лебедей, и звуки эти поднимались все выше и выше к небу.

Вскоре к этим звукам присоединились новые звуки, звуки скорби, боли непереносимого страдания матери и человека перед ужасом всего происшедшего.

И эти звуки тоже расплывались в молочном тумане, поднимались вверх к небу, расходились по широкому простору пустыни...

Ветер так же заботливо прятал их вместе с лебедиными криками в чаще дерев и кустарников, а далекие звезды бесстрастно мерцали в глубине южного неба.

Среди ночи раздались новые звуки, визгливые, крикливые звуки динго, почуявших запах крови и пришедших закончить дело белых.

И эти звуки, вместе с материнскими стонами и лебедиными криками, ветер также относил в простор пустыни и прятал в гуще листвы... чтобы поведать потомкам о делах их отцов.

Это было давно, очень давно, в той части света, где все наоборот.

Много тайн, кровавых тайн хранится там. Кровью черных людей написаны они на земле.

Но новые пришельцы закрыли свои глаза от этой крови и свой слух от скорбных песен ветра.

Уничтожение черных людей так же мало тревожило их, как и уничтожение черных лебедей.

Они так же черствы и так же жадны к наживе, как отцы их...

...Это в той части света, где все наоборот.

[1] Бумеранг — изогнутая узкая и заостренная дощечка, которая при бросании начинает вертеться все сильнее и сильнее, в случае промаха бумеранг описывает круг и возвращается к тому месту, откуда его бросили.

[2] Такое выражение было принято среди белых колонистов, которые уничтожение дикарей считали таким же необходимым делом, как и очистку своих земель от сорных трав и кустарников.

В. Потиевский

ИРБИС

Человека он увидел, когда уже приготовился прыгнуть на добычу. Намеченная ирбисом жертва — горный козел — тоже заметил человека. Хотя его, ирбиса, не видел. Эти крупные сибирские козероги, с длинными массивными полукруглыми рогами ловко бегают по скалам — вверх и вниз. У них зоркие глаза, быстрые ноги и острый слух. Они осторожны и стремительны. Но ирбис осторожнее и стремительнее их. Иначе бы погиб с голоду.

Он опасался людей, сторонился их следов, хотя здесь, в горах, эти следы были редки. Зверь заволновался, длинный его хвост стал нервно подергиваться. Но снежный барс был очень голоден, долго выслеживал козлов, а человек появился пока вдалеке. И ирбис только на миг задержал свой бросок.

Он кинулся на крайнего козла, взлетел в длинном прыжке, взметнув мерзлые брызги снега... Этого короткого мига задержки оказалось достаточно, чтобы зверь опоздал.

Козлы, испуганные человеком, рванулись с места, и хищник, промедливший мгновение, промахнулся. Точнее, почти промахнулся. Промахнись он совсем, ничего плохого бы не случилось. Не прошло бы и половины суток, как он настиг бы другую жертву и насытился. А этот неудачный прыжок обошелся ему дорого. Очень дорого...

Он зацепил козла только одной передней лапой за заднюю ногу, точнее — за бедро, и не удержал. Крупный сибирский козел, уже рванувшийся с места, увлек за собой хищника. И тот, выпустив добычу, заскользил по наклонному уступу, царапая когтями мерзлый снег. Неподалеку скала обрывалась, а внизу, скрытая в голубом морозном тумане, зияла пропасть.

Зрелый, хотя и нестарый самец, ирбис имел уже немалый горный и охотничий опыт. Большую часть своей жизни и охоты он проводил высоко в горах, поднимаясь к вечным снегам. Но иногда, следуя за добычей, спускался даже в предгорья.

Здесь, где он выследил козлов, высота была невелика, еще росли одиночные деревья, и это оказалось решающим в его судьбе. Пропитанные насквозь горным зимним морозом, кривые и низкорослые, они одиноко темнели среди белых и голубых снегов, вцепившись узловатыми корнями в скалы, охватывая ими расщелины, трещины, выступы.