Полосатый Эргени (сборник)

Арьергард отряда пересекал в это время поляну, и тот всадник, который раньше боязливо оглянулся, когда ветер донес до него вой одинокого волка, готов был поклясться, что его ухо на мгновение уловило чуть слышный топот и далекий вой вышедшей на охоту волчьей стаи.

Но товарищ, которому он сказал об этом, только посмеялся над его трусостью.

Тихо было на отдаленной опушке леса, где всадники спешились, и страшно холодно, хотя снег перестал валить, и так пустынно-одиноко.

Вот снова пронесся протяжный вой волчьей стаи — гораздо ближе на этот раз и более грозный.

Лошади захрапели и стали рваться с привязей, люди тревожно смотрели по сторонам и друг на друга.

А в деревушке, которую от леса отделяла обширная открытая равнина, дозорные неприятельского обоза, шагавшие с винтовкой на плече все взад и вперед, остановились, заслыша этот столь хорошо знакомый им вой и крикнули товарищам, чтобы они хорошенько стерегли коней.

Они знали, что, когда волки севера в зимнюю пору рыщут стаями, надо держать ухо востро и смотреть в оба за лошадьми.

* * *

А волки между тем все бежали и бежали тем ровным, неутомимым и невероятно быстрым галопом, которым они доводят до изнеможения и затравливают в конце концов всякого зверя, даже самого быстрого. Мелькая серыми тенями среди черных стволов на белой пелене снега, неслись они в темноте далеко растянувшейся воющей вереницей. Во главе их бежал их старый предводитель, а непосредственно за ним — одинокий волк, угрюмый, сосредоточенный, за ним — самцы, позади всех — самки.

Все дальше и дальше бежали волки, ни разу не сбившись со следа, а звук их приближения несся впереди них.

Кони всадников на опушке били землю копытами, пугливо ежились и рвались с привязи, и не один кавалерист украдкой вынимал свой револьвер и ощупывал его в темноте...

Но как раз в тот момент, когда вой достиг своей наибольшей силы и лес, казалось, весь гудел от адского концерта волков и люди не могли сказать, в пяти или в десяти шагах от них эта грозная стая, серые хищники внезапно умолкли, — так внезапно, точно кто-то закрыл клапан парового гудка. Сразу наступила полная тишина. Только и слышно было, что дыхание людей и лошадей.

Спешившиеся всадники, по всей вероятности, думали, что волки попросту гонятся за каким-нибудь зверем. Но если бы они могли видеть в эту минуту как они совсем молча и тихо, без малейшего шума, кроме едва слышного шороха лап по снегу, бежали по следу, который оставил летучий отряд, и как они, продолжая бежать, мало-помалу рассыпались широким веером, концами наружу, — тогда этот вид очень скоро заставил бы их понять, что дело не так-то просто.

Время шло. Все было тихо. Ничего подозрительного люди не слышали и не видели. Но если бы они прожили всю жизнь в этой стране, то лучше знали бы повадки зверей и догадались бы, почему время от времени то та, то другая лошадь, а то и две-три зараз, вдруг настораживались и поднимали головы, точно следя глазами за чьими-то движениями.

Две-три крайние лошади, последние в ряду, несколько раз фыркали, дергали за поводья, которыми они были привязаны, и испуганно жались к передним коням, как будто чуя приближение какого-то невидимого врага.

Два раза случилось также, что одна из лошадей вдруг начала лягать воздух, словно отгоняя что-то — призрак, или тень, или что-то еще, что она ясно видела, но люди не могли увидеть. Сколько люди ни всматривались в безмолвный мрак, они ничего не видели, кроме черных теней, каждая из которых, как всегда бывает в лесу ночью, могла быть и чем угодно и ничем...

Ночь была на исходе. Еще несколько минут — и спящие кавалеристы должны были проснуться, поесть, сесть на коней и поскакать в деревню, где находился неприятельский обоз.

И тут-то это началось.

Вот одна лошадь с силой лягнула воздух, а затем взвилась на дыбы с болезненным ржанием.

Кто ее потревожил?

Ничего не было видно.

Одному часовому показалось только, что какой-то серый силуэт юркнул под тень деревьев; но, может быть, это ему померещилось. Как бы то ни было, у лошади из ноги текла кровь.

Минуту спустя еще две лошади на другом конце ряда вдруг точно взбесились — обе сразу. Они заржали во весь голос, и одна сорвалась с привязи, а другая стала кататься по снегу, который моментально окрасился в красный цвет. И на этот раз опять ничего не было видно, кроме смутной тени, мелькнувшей — именно только мелькнувшей — на мгновенье и скрывшейся во мраке под деревьями.

Часовые ругались. Некоторые побежали будить товарищей. Но раньше, чем они успели это сделать, весь лагерь превратился в один общий хаос.

Ни малейшего звука, который предупредил бы о нападении хищников, не было слышно. Только серые тени выползли со всех сторон из мрака, чуть слышно зарычал или охнул кто-то, и уже в следующий миг вся сцена превратилась в клокочущий водоворот, где обезумевшие лошади лягались, взвивались на дыбы, кусались и оглашали воздух душераздирающим ржанием, а снег облаками взвивался и крутился вокруг.

Волчья стая напала на лошадей.

Люди вскочили со сна и, крича, начали наугад разряжать свои револьверы в клокочущий водоворот.