Полосатый жираф Алик

Я развернул реи на левый галс, втугую выбрал стаксель — и кливер-шкоты.

«Все паруса ставить!»

Золотые треугольники стакселей и кливеров пошли вверх, контр-бизань потянуло вправо, прямые паруса беззвучно скользнули с реев и сразу стали выпуклыми, упругими. Бушприт с кливерами повело под ветер.

— Доня, вправо два оборота!.. Одерживай! И клипер двинулся…

Якоря были зацеплены за перила хрустального моста. Носовой мы убрали, а про кормовой, про стоп-анкер, я забыл (ох и капитан!). Цепь натянулась, хрупкие прозрачные столбики и поперечины брызнули осколками под светом звезд… Ладно, наплевать.

Клипер слегка накренило, я нервами ощутил, как длинный киль правой стороной налегает на упругие слои магнитных полей.

— Алена, подними флаг!

Она, все еще всхлипывая, побежала на корму. Золотое полотнище с полосатым Аликом заполоскало под бизань-гафелем.

Сейчас начнем набирать скорость. Еще минута, и за кормой не будет уже ни астероидов, ни привычных созвездий…

Бесшумно и стремительно упали между гротом и бизанью — на шканцы — Кирилка и Веранда. Брякнулись на четвереньки, встали. Веранда сварливо сообщила:

— Тоже мне, рыцарь морковного цвета… «Не оставлю тебя, не оставлю»!.. А у самого не глаза, а Бахчисарайский фонтан… Теперь и я по его милости должна тащиться с вами. Куда-то к черту на рога…

— Ура-а!! — И шлеп! Это с крюйс-марса плюхнулся к основанию бизань-мачты Локки. Сел, раскинув ноги и сияя, как маячная лампа.

— Маккейчик! — заорал я. — Держи штурвал, кофель-нагель тебе в поясницу! Видишь, уваливает!

А золотые наши паруса надувал такой радостный ветер!

6

Да, мы набирали скорость. Наши астероиды затерялись уже в немыслимой дали. Звезды пролетали вдоль бортов с такой скоростью, что вытягивались в огненные струны. Галактики в отдаленных пространствах тоже быстро смещались назад. А мы стояли на шканцах перед смущенным Кирилкой и насупленной Верандой. Счастливые такие…

Аленка вытерла остатки слез. Улыбнулась Кирилке. Принялась переделывать его красную одежонку в матросскую. Потом провела над головой ладонью — и на Кирилке берет с помпоном.

Коптилка смотрел на них двоих со скрытой завистью (так мне показалось).

Сырая Веранда вдруг шмыгнула носом и набыченно предупредила:

— Не вздумайте и меня обряжать в матросочки-беретики, я еще не выжила из ума…

— Ты можешь ходить в белом халате, — примирительно предложил Голован. — Будешь корабельным доктором.

Конечно, это была просто почетная должность: мы же ничем не болели, не обдирались, не расшибались. Вон Локки с марсовой площадки хлопнулся — и хоть бы хны!

Веранда опять сделала губами «пфы». Но… вдруг улыбнулась. И поверх ее обвисшего цветастого платья появилась брезентовая сумка с красным крестом.

Веранда поглядела на Коптилку.

— А где твой Алик?

Коптилка сперва растерялся. Кажется, Веранда заговорила с ним впервые за всю жизнь в этом звездном мире.

— Я… он в каюте. В моей… У него там специальная полка.

У нас у всех были отдельные каюты. Мы позаботились о своих удобствах. Однако, если мы не спали, почти все время проводили на палубе. Не уставали смотреть, как проносятся за корму звездные скопления Вселенной…

По очереди все несли вахту у штурвала. Кроме меня. Мое дело было следить за парусами. Но с ними не было хлопот. Ровный космический пассат дул с левого борта и еще чуть с кормы, реи были развернуты под углом к направлению хода корабля. Клипер мчался курсом крутой бакштаг левого галса.

Теперь корабль не сиял, как золотая драгоценность. От парусов шел неяркий свет медовых и янтарных тонов. Мачты и палуба были как свежее дерево, натертое воском. Палубные доски казались нагретыми солнцем. На них так хорошо было сидеть и лежать.

Голован придумал звездный компас — там были две стрелки. Одна все время показывала на Всемирную ось, а вторую Голован установил сам — в направлении нужного курса. Потому что иначе невозможно было понять: куда направлять клипер? Только рулевой нацелится бушпритом на какую-нибудь звезду, а она р-раз — и уже свистнула вдоль борта, исчезла за кормой.

Мы часто собирались кружком на носу, на полубаке, где лежали желтые, из светящегося волокна, бухты канатов. Коптилка обязательно появлялся с нашим любимым Аликом, прижимал его к матроске. Алик тоже был как бы в морской форме — в тельняшке… Доня приносил аккордеон. Он играл сочиненную здесь, на корабле, дурашливую песенку:

Волны хлещут о борта,
Мимо мчится красота.
Ветер дует в паруса,
Развевает волоса.
Под бушпритом — ягуар,
У него из носа пар.
Он глядит в морскую даль,
А в зубах его сандаль…

Никакого сандаля там не было, да и пара из носа тоже (и даль — не морская). И вообще полная белиберда. Но она веселила нас, и мы сочиняли куплет за куплетом. Такие стихи придумываются бесконечно.