Полосатый жираф Алик

— Рано, — решил начальник экспедиции Голован. — Во-первых, сегодня понедельник, а в такой день путешествия не начинают, плохая примета…

— Ц-это глупости и предрассудки! Даже в нашей древней стране с ними ц-боролись!

— Оно и видно, — не выдержал, сказал под нос Доня.

— Почему ты решил, что сегодня понедельник? — вмешался любитель истины Кириллка. И был прав: мы давно потеряли счет дням.

— По космическому календарю… — Гололван щелкнул пальцами, и в небе над мачтами возник белый прямоугольник. На нем: «Понедельник. 13 июля». Только года не было.

— Видите? Еще и тринадцатое число!

— Все равно ц-предра…

— А во-вторых, — невозмутимо продолжал начальник экспедиции, — надо сперва вычислить координаты планеты.

— Но ты же их знаешь! — удивился я. — Все знают!

— Мы знаем, где Планета Кусачих Собак. Но зачем нам она? С кусачими-то…

Тут даже спокойный Доня изумился:

— А куда же мы тогда собираемся?!

— Неужели не ясно? Двигайтесь ближе…

Клипер висел в пространстве над хрустальным мостом между Минькиной и моей планетами. А мы сидели на кормовой палубе, на полуюте (лишь Веранда стояла, прислонившись к основанию бизань-мачты). Мы подползли по желтым теплым доскам к Головану и сели в кружок.

— Разве не понятно, — сказал он, — что у всего на свете есть противоположность? У Абсолютного Ничто — Мировой Свет, у холода — тепло, у печали — смех… У Зла — Добро… Значит, если есть Планета Кусачих Собак, должна быть и Планета Некусачих…

Это было очень доказательно. Никто не возразил. Лишь Коптилка спросил чуть капризно:

— А где она такая?

— Наверно, точно против той, Кусачей. В другом краю пространств, если мерить от Всемирной Оси… Вот я и хочу рассчитать поточнее. А в путь — завтра… Нет, лучше послезавтра, сразу после сна.

Он был прав. Конечно, перед путешествием полезно провести денек дома, собраться с мыслями, настроиться как следует на дальнюю дорогу. Неизвестно, когда вернемся. И… вернемся ли вообще?

— А сейчас устроим генеральную проверку, — решил я. — И большой смотр… Веранд… Вероника! А ты почему еще без формы?

Она сделал губами не то «пфы», не то «пых». Отвернулась. И сказала в пространство:

— Я, по-вашему, ненормальная? Никуда я не поеду. Не полечу…

Мы так и сели на палубе с открытыми ртами.

5

Да, мы недолюбливали Сырую Веранду. Порой злились на ее хныканье и надутые губы. Но… не настолько же, чтобы бросить ее! Какая бы ни была она, а все равно наша Веранда. Как-то даже дико представить: мы улетим, а она здесь будет одна…

Как мы ее уговаривали! И вместе, и наперебой! Как убеждали, что без нее не мыслим благополучного путешествия! Она же в ответ опять «пфы» или «да ладно вам», «чего я там не видела», «я собак терпеть не могу», «мне и здесь хорошо, я тут привыкла».

— Минька тоже собак не любит, а летит, — сказал я. — Потому что мы всегда должны быть вместе.

— А зачем? — вздохнула она.

Тут кое-кого злость взяла. И меня в том числе.

— Ну… в конце концов, дело хозяйское, — решил Голован. И мы даже испытали облегчение. А Коптилка сумрачно пообещал:

— Уж теперь-то тебя Рыкко обязательно сожрет, одну-то!

Веранда первый раз улыбнулась:

— Подавится.

Хотя мы и успокоились немного, настроение было испорченное. И мы решили проверку и смотр не проводить. Перенесли это дело на завтрашний вечер. И отправились спать, укрыв корабль пятислойным защитным полем.

Утром я заскочил к Миньке — на заросшую «Венериным башмачком» планетку. Миньки в его голубятне не оказалось. «Может, он у Кириллки», — подумал я и перелетел к Кириллке.

Тот занимался необычным делом: колол дрова. Он был в малиновых трусиках и в майке помидорного цвета с бело-черной буквой К на груди. Щуплый такой, будто красный кузнечик. Еле управлялся с тяжеленным топором. Вскинет его над головой, потопчется на гибких ногах-прутиках под непомерной тяжестью и — бух по чурбаку… Мне почему-то стало жаль его. И тревожно.

— Зачем ты так? Можно ведь придумать сразу наколотые поленья.

Кириллка опустил топор к босым ступням и виновато улыбнулся:

— А они не придуманные.

— Как это?

— Настоящие… Я ночью не спал, глядел в окошко, а за ним вдруг пролегла дорога. Ну, обычная такая, с травкой по краям. И вдруг по ней поехал большой грузовик. Кажется, КамАЗ. Я даже номер разглядел: ТЗМ 52–52… И полный кузов дров. На кочке его ка-ак тряхнет! И несколько чурбаков посыпались на дорогу… Я выскочил — и ни машины, ни дороги. А кругляки эти валяются на песке…

— Тебе приснилось, — убежденно сказал я.

Кириллка опять улыбнулся:

— А дрова-то…

Вот я дурак! Но… такого же не может быть! Здесь не может. Дорога какая-то, машина. Откуда?

Кириллка сел на корточки, прижался щекой к чурбаку.

— Понюхай, они еще свежие. Пахнут настоящим деревом. Лесом…

Я понюхал. И… шарахнула меня такая печаль, такая тоска. Я даже зажмурился и чуть не завыл. Хорошо, что это было только на миг…