Солнце мчит за двурогой луною,
Где в темнеющих листьях полночных
Зреют звезд серебристых плоды…
Монолог архитектора
В дни, когда кормят зодчих цари,
Замыслы горбят нас изнутри…
И сквозь папирус черновиков
Медленно вырос контур веков:
До неба вплоть обрел он плоть и воспарил,
Сплав миражей без этажей и без перил…
Я все отдам, но будет там высокий свод
И к облакам, и к облакам упругий взлет!..
Я почитаю деспота бич,
Я посчитаю каждый кирпич,
И при подсчете все в аккурат,
Чтобы в отчете был зиккурат,
Но будет тут все так, чтоб труд наш воспарил,
Вел вверх мужей, без этажей и без перил,
Растет наш круг: в пролетах дуг союз таков:
Рабочих рук и облаков, и облаков…
Пламени парус, глины замес,
Ярус на ярус яростно лез,
Меря нам плату, часто не лгал
Сквозь анфиладу видный Нергал,
Но пусть и впредь сбивает смерть тех кто парил
С их рубежей без этажей и без перил,
А мы глядим, что невредим наш труд, пока
Мы все летим за облака, за облака…
Начало
заключительная песня цикла "Завоевание Дикого Запада"
И Эдем опустел, и Творец загрустил:
Он в земные леса двух людей отпустил,
И согрел их рассвет,
и, почуяв их след,
Кровожадная тварь закричала.
Но Господь приказал этой твари молчать
И сказал: «Как я рад, что решился начать.
Ничего нет прекрасней начала!»
Март, лети и тревогу к седлу приторочь:
Плохо римляне спали в последнюю ночь,
И диктатор решил
этот бред превозмочь.
Гордость в нем, как волчица, рычала.
Цезарь встал и, исполненный новых идей,
Произнес: «Хорошо начинается день.
Ничего нет прекрасней начала!»
И походка бодра,
и улыбка хитра,
Как грядущие прянности, пахли ветра.
Хоть, как будущий груз,
Был тяжел ее курс,
Каравелла пошла от причала.
И Колумб, позабыв
планы, зревшие в нем,
Вдруг подумал: «Неважно, куда приплывем,
Ничего нет прекрасней начала!»
Пушек дымный сигнал, и атаки мотив,
Белый конь, что всегда
был не в меру ретив,
И притихла Европа, его проводив,
И Святая Елена встречала.
Срез пера утомленно к бумаге приник,
Он решил: «Хорошо, что я начал дневник,
Ничего нет прекрасней начала!»
Все прозрачнее шаг
поределых колонн,
На эпохи большак
Вышел наш батальон.
Твои дети, Адам,
Разошлись по рядам,
И история списки сличала.
Дрогнул занавес, скрипки вступили на треть,
Только, Авраам, можно и недосмотреть,
Ничего нет прекрасней начала!
Вот возвел ты свой дом, вот взрастил ты свой сад,
Дрогнул контур теней в узких нишах засад,
Для чужих, для своих
Оклик был бы так тих,
Если б эхо нам не отвечало.
И, готовый к финалу узлы расплести,
Может быть, ты в начале иного пути?
Ничего нет прекрасней начала!
Рожденные в Ленинграде
Город строгий и манерный,
город – жертва и герой,
создан быть столицей первой,
обреченный стать второй,
где на троне царском «немцы»
воду сделали вином,
город, чье стучится сердце
как блокадный метроном,
счастья баловней безродных
мрачной властью осиян,
город, где стихий природных
всяк и узник, и тиран…
Меж гордыней и смиреньем
ходит маятник Фуко:
исцелить Петра творенье
от бессонниц нелегко…
Сколько ран горит и сАднит?
Сколько дней в твоей войне?
Где летит твой медный всадник
на недвижном скакуне?..
Воздух шпилями распорот,
и, мятежный, деловой -
как там мой любимый город
над не-вольною Невой?!..
Я говорю о том…
Я каждый день говорю о том
Во что я верю, о чем жалею,
Чему я радуюсь, и о том что
Мне всего дороже в этой жизни…
Я говорю это разными словами,
Но если бы сейчас сию минуту
Меня взял за шиворот ангел смерти,
Разве я могла бы солгать?..
Если бы сейчас сию минуту
Меня взял за шиворот ангел смерти
И он спросил бы: во что же ты веришь,
О чем ты жалеешь, чему ты рада
и что тебе дорого в этой жизни?
Я сказала бы ему, что я верю в Бога,
И жалею,
Что участь Гарсиа Лорки меня миновала,
Но я рада,
Что моя страна
Еще не перешагнула ту черту,
За которой поэт может быть только Гарсиа Лоркой.
И я призналась бы ангелу смерти, что в этом мире
Мне ничего нет дороже твоей улыбки…
Но разве сейчас моя страна
Не заблудилась уже, сомневаясь,
Какие границы нельзя перешагнуть?
И разве сейчас, сию минуту,
Нас всех не держит за шиворот ангел смерти?
И мне все труднее
Не заговорить словами Гарсиа Лорки.
А ты улыбаешься мне
24 мая
День рождения Бродского. Стало быть, к лету
нас влечет… Ариадна смотала все нити.
Предложили людей отпустить людоеду,
он ответил: «Сырые. Невкусно… Сварите…»
Вот и варимся в этом котле. Кто задира,
кто герой, кто хитрец, – то возносит нас пенно,
то поникнем под лавром… Действительно сыро.
И отдельные отчества столь незабвенны…
На Письма римскому другу И.Бродского
Дождь протягивает руки сквозь перила -
анфиладу, мол, зеркал тебе готовлю…
Этот ливень переждать с тобою, милый,
я могу – но в чем увидел ты торговлю?!.
Я с Фортуной, чей фавор к тебе не меньше
моего, и впрямь судилась бы – рядилась,
не впервой!.. На свете очень много женщин,
с кем из-за тебя мне спорить доводилось…
Цезарь все еще плетет интриги – впрочем
старый волк не может сам уйти, честь честью…
Хоть разок пройди со мной садами ночью,
расскажи, как называются созвездья!..
Суждено ль нам увидаться за могилой,
где в Элизиуме снов нектар мы вспеним?!