Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Полоцкая война занимает в этом списке не самое последнее место. Она стала крупнейшим военным предприятием первого русского царя и его последним значимым успехом на литовском направлении. Взятый в результате масштабной военной экспедиции Полоцк на почти два десятка лет перешел в русские руки и имел все шансы повторить судьбу Смоленска. Последний, будучи завоеван Василием ш, надолго стал предметом ожесточенных споров Москвы и Вильно и, в конце концов, навсегда остался под властью московских государей. Можно провести некую параллель в истории завоевания двух этих городов. И в том и в другом случае за громким успехом последовала неудача (за взятием Смоленска – разгром под Оршей, за капитуляцией Полоцка – поражение на р. Ула), а потом боевые действия перетекли в фазу вялотекущей войны на истощение. Но в конце концов Москва додавила Вильно, одержав победу по очкам. Как здесь не вспомнить фразу русского философа Г.П. Федотова, который писал, что «в татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека – московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица… Что поражает в нем прежде всего… это его крепость, выносливость, необычайная сила сопротивляемости. Без громких военных подвигов, даже без всякого воинского духа – в Москве угасла киевская поэзия военной доблести, – одним нечеловеческим трудом, выдержкой, более потом, чем кровью, создал москвитянин свою чудовищную империю. В этом пассивном героизме, неисчерпаемой способности к жертвам была всегда главная сила русского солдата (выделено нами. – В. П.)»⁸. В этой цитате Федотов четко обозначил главную и наиболее характерную черту московской стратегии, ярко проявившуюся в этих двух войнах, – настойчивость, упорство, выносливость, выдержка и больше пота, чем крови.

Увы, блестящий успех, одержанный на исходе первого года войны, сыграл злую шутку с Иваном Грозным и его боярами. Потрясение, которое испытало литовское общество, узнав о падении Полоцка, оказалось слишком велико и ускорило Finis Lituania, свершившийся в Люблине в июле 1569 г., ибо за личиной «унии» и «еднанья» скрывалось поглощение Литвы Польшей. И в том, что на люблинском сейме сторонники сохранения независимости Литвы потерпели поражение, виновата во многом именно полоцкая катастрофа, показавшая военное бессилие и организационную немочь литовских властей. Они оказались не способными мобилизовать людские, финансовые и материальные ресурсы Великого княжества для очередного раунда русско-литовского противостояния. Московский же административный аппарат и политическое устройство, перестраивавшиеся мало-помалу со времен «регенства» Елены Глинской и «боярского правления»⁹, оказались работоспособнее, нежели литовские, и установившееся было после 1-й Смоленской войны 1512–1522 г. некое равновесие на русско-литовской границе оказалось нарушено. И уже не важно было, что в Москве и не замышляли покорять Литву и приводить ее под высокую царскую руку. Непреходящее уныние, охватившее немалую часть литовской элиты и шляхты после Полоцка, поспособствовало тому, что выходом из этой представлявшейся безнадежной ситуации перед лицом надвигавшихся с востока «тьмочисленных» московских полчищ казалось именно более тесное, чем прежде, объединение усилий двух государств для противостояния экспансии Москвы.

В 1570 г. Иван Грозный мог с полным на то основанием считать себя достойным продолжателем дела своего отца. Победа в Полоцкой войне (вкупе с последовавшей за ней победой над крымцами) вполне могла стать апофеозом его внешней политики. И прав был русский историк Р.Ю. Виппер, писавший, что «если бы Иван IV умер в 1566 году, историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, подобного Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников, ведь и Александра только преждевременная смерть избавила от прямой встречи с неминуемой гибелью и распадением созданной им империи. Грозному также простили бы его опричнину и казни, как прощаются Александру злые убийства сподвижников, причуды и бред величия». Увы, продолжал он, «несчастье Ивана IV в том, что ему пришлось пережить слишком ранние свои успехи, слава его, как завоевателя, померкла, дипломатические и организаторские его таланты забылись, он попал в другую историческую рубрику, под титул „тиранов“»¹⁰. История Полоцкой войны оказалась погребена под горой всяких историй не столько о правлении Ивана Грозного, его внешней и внутренней политике, сколько о самом первом русском царе, фигуре величественной и одновременно трагической.