Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

А в том, что это произойдет, в Москве не сомневались. В 1549 г., обсуждая с боярами перспективы дальнейших отношений с Вильно, Иван IV спрашивал у своих бояр, как быть, если «вотчина наша извечная Киев и Волынская земля, и Полтеск, и Витебск, и иные городы русские многие за королем». Стоит ли, продолжал царь, «с королем ныне мир вечный делати», если «вперед уже через крестное целование своих отчин искати нелзе», ибо «крестного целования никак нигде порушить» нельзя? Бояре ответили так: «Вечного мира с королем не делати для доставанья своих старинных вотчин, а взять с королем перемирье на время», перемирие же заключить на возможно больший срок с тем, чтобы «дать людям опочинути и с иными недруги в то время управитися». Под иными недругами имелись в виду, конечно, казанцы и стоявшие за ними крымцы. В итоге принятое решение звучало так: «Учнет Бог жаловати, вперед с крымским дело поделаетца, а с Казанью государь переведаетца ж», а до того «с королем за то крепко стояти и дела с ним никакова не делати»⁵⁰.

И Москва на протяжении полутора десятков с лишком лет неуклонно выполняла эту программу. Начиная с 1545 г. русские полки регулярно отправлялись на войну с Казанью, пока в 1552 г. очередной поход не положил конец «казанской истории» (впрочем, «казанская землица» далеко не сразу стала «подрайской» – еще и спустя 30 лет после падения Казани там было отнюдь не мирно). Покорение Казани открыло дорогу на Астрахань, но активизация русской экспансии в Поволжье и прямая угроза интересам Крыма (и опосредованно – Стамбула) в регионе привели к войне Ивана Грозного и нового крымского хана Девлет-Гирея I. Эта необъявленная война, начавшаяся летом 1552 г., продлилась до самой смерти крымского «царя» в 1577 г.⁵¹, после которой борьба сыновей Девлет-Гирея за власть на время снизила уровень напряженности на русской «крымской украйне».

Пытаясь одержать верх в этой борьбе и посадить в Крыму «своего» хана, Москва попробовала заручиться поддержкой «русской партии» при литовском дворе. Крымцы немало досаждали литовцам, и среди литовских магнатов и шляхты было немало сторонников заключения с русскими антикрымского союза. Однако, несмотря на все усилия московской дипломатии (вплоть до того, что в марте 1559 г. могущественный временщик Алексей Адашев от имени Ивана Грозного согласился с литовским предложением заключить вечный мир и союз против Крыма, гарантируя при этом отказ от «прародителевых своих отчин, города Киева и иных городов русских, для доброго согласья» при условии оставления в русских руках Смоленска и других городов и земель, завоеванных прежде⁵²), все расчеты на замирение с Великим княжеством Литовским оказались напрасными. Преодолеть застарелую вражду и неприкрытую «недружбу» (к которой примешивалась, судя по всему, еще и личная неприязнь Сигизмунда II к Ивану Васильевичу), смешанные с недоверием, не удалось⁵³.

Как результат, в начале 60-х гг. XVI в. русское наступление на Крым было свернуто. К этому времени отношения между Русским государством и Великим княжеством Литовским достигли точки кипения. Разрыв отношений между ними с переходом от войны «холодной» к войне «горячей» встал на повестку дня. И случилось это скорее, чем полагали в Москве.

Что же послужило причиной для столь скорого обострения отношений между Иваном Грозным и его «братом» Сигизмундом II Августом? Рассорило «братьев» пресловутое «ливонское наследство». Чтобы не расписывать подробно эту проблему, отошлем к последним работам на эту тему⁵⁴, а здесь вкратце обрисуем сложившуюся ситуацию.

Традиционно принято считать, что раздел Ливонии начался с того, что в январе 1558 г. Иван Грозный послал свои полки в Ливонию. Был ли русский царь, в таком случае, зачинателем Войны за ливонское наследство? Формально да, но есть, как говорится, нюансы. Москва, имея массу проблем с той же Литвой, и с Казанью, и с Крымом, была не заинтересована в конфликте с ливонцами, предпочитая худой мир доброй ссоре. Сохранение «старой Ливонии», раздробленной и внутренне нестабильной, было выгодно Москве. Такая Ливония, с одной стороны, выступала бы буфером, не допуская распространения литовского влияния в регионе, а с другой – посредником в торговле России и Запада, своего рода «супермаркетом», где русские купцы могли закупать востребованные на русском рынке товары.