Половая психопатия

Описав таким образом объекты моей фантазии, я теперь сообщу, что с ними проделывал я в возбужденном состоянии. Тут я подхожу, в сущности, к основе моей аномалии, к уже упомянутой смеси садизма и мазохизма. Я не верю, что садизм и мазохизм две противоположности. Мазохизм есть особый вид садизма, подобно тому как альтруизм есть особый вид эгоизма. К этому, впрочем, я еще вернусь впоследствии.

Жестокости, которые я изобретал в своей фантазии, равным образом распространялись и на меня, и на всякого другого, и случалось, что я одновременно с кем-нибудь подвергался истязаниям, так что, с одной стороны, я наслаждался воображаемыми страданиями, с другой — видел, как мой коллега извивается под ударами. Часто мне представлялось, что мы вместе находимся во власти кого-то неумолимого, который одним бичом сразу проводил широкие кровавые полосы через наши ягодицы. В эти минуты я испытал и отраду собственного унижения, и радостное сознание, что рядом со мной подвергается унижению другой, таким образом, это означало мазохизм и садизм в одно и то же время. Если бы это были две противоположности, они не могли бы существовать одновременно. Я склонен вообще приписать внутреннее смешение того и другого свойствам моего строго объективного характера. Я стараюсь всегда возможно полнее войти в положение и чувства другого лица, так что и о себе самом я сужу беспристрастно и беспощадно. Что касается формы моих садистско-мазохистских мыслей, то они состояли в главных чертах, как уже раньше было описано, в том, что мальчика в критическом возрасте, похожего на меня, или меня самого жестоким образом физически истязают. Пощечины, удары по голове, тасканье за волосы и за уши, удары палками, бичами, ремнями и т. д., попирание ногами и тому подобные истязания сменяли друг друга. Удары бичом производили наибольшее впечатление, если они наносились по коленям или по обнаженным ягодицам, любил я также удары в ухо. Доставляли удовольствие палочные удары по всему телу. Попирание ногами казалось мне более почетным и потому и более приятным, если оно производилось босыми ногами, а не в сапогах. Тасканье за уши при одновременном получении пощечин или ударов бичом мне особенно нравилось. Я испытывал приятное ощущение, если бичевание являлось как бы наказанием за что-нибудь содеянное, и я затем униженно благодарил за наказание.

Должен прибавить, что, за исключением нескольких пощечин, полученных мною в детстве от товарищей во время игр, я никогда за всю жизнь не был наказываем и никогда не видел даже издали, чтобы кого-нибудь истязали так жестоко, как это изобретала моя фантазия.

Наказывавшая меня особа рисовалась мне различно, чаще всего в образе мужчины, редко — женщины (единственный случай гетеросексуальности). Постоянно придумывал я определенную причину для наказания — это было или нарушение правил, или нарушение условия со стороны наказуемого.

Особенно подробно рисовался тот случай, когда не только подвергавшийся наказанию, но и наказывавший был мальчик, похожий на меня. Чтобы придать этому случаю вид правдоподобия, я представлял себе дело таким образом, будто отдавал бедного мальчика на службу в бедную семью, где был ребенок одних с ним лет или моложе его. Или же я создавал в своем воображении школу, где каждый класс носил особую одежду, которую я подробно расписывал в ряде параграфов; подобно тому как это бывает в Англии, воспитанники старших классов имели право приказывать и наказывать младших воспитанников, затем тем же правом обладали лучшие ученики по отношению к худшим и т. д. Совершенно особое место занимали ученики, преуспевавшие в гимнастических играх; они могли наказывать и хороших учеников, если последние плохо делали гимнастические упражнения. Если младший ученик, например, 12-летний наказывал более взрослого (например, 15-летнего), я испытывал при этом наибольшее удовольствие, безотносительно к тому, играл ли я при этом активную, пассивную или нейтральную роль.

Представление о том, как это горячило моих любимцев, опьяняло меня. Чувство человека, «находящегося между коленями», было для меня в высокой степени сладострастным, представление о поте приятным, запах грязных ног привлекательным.