Половецкие пляски

Внезапно начались танцы. Они, оказывается, были всегда. В зале со стеклянными журнальными столиками и обширной аппаратурой. Разумеется, в комнате находилось что-то еще, но она была до того просторной, что объем сглатывал предметы. Наталья Пална была уже здесь, а заодно и Толик. Он подмигнул Лизе, и она не ответила. Она уже забыла, с какого перепоя пришла сюда, вокруг вертелась все еще таинственная карусель, и карусель эта ускорялась явным перебором с винами. Похоже, в этом доме возможны только излишества — переедания, перепои, передозы, в этом доме того и гляди — сломаешь мозги или порвешь желудок. Выживают только самые крепкие особи, во главе которых танцующая Наталья Пална — подпрыгивающая обтянутая попка в голубом трикотаже. И Лялик, смотрящая на нее совсем не по-дочернему — со скукой и злостью, будто мать отбирает у нее последний кусок хлеба. Полно, хватит этого карнавала, решила Елизавета Юрьевна, тем более что уже начала склоняться на предложения какого-то лысоватого юноши выйти на крышу и спеть «Марсельезу». Где Толик? Толик, где ты? Увы, он находился в той опасной стадии алкоголизма, когда пьянеешь бесконечно и пьешь бесконечно — до тех пор, пока голоса не начнут звать тебя в светлую гробовую даль. И Лиза видела, что уже набрякли Толиковы глаза, стемнели, как чищеное яблоко, и что-то он бродит, бродит по квартире, будто мало ему всего вокруг, будто нужно еще посолить и поперчить, — и останавливается, как сомнамбула, у закрытой комнаты и, смущенно шатаясь, входит туда, а Елизавета за ним подсматривает, якобы желая оказаться рядом, если что стрясется. И, замерев в дверях, она видит, как озадаченно он сворачивает набок губы у низенькой «горки», слышит, как дребезжат ее стекла от неаккуратных его локтей… А Толик вдруг брезгливо берет с полки маленькую каменную балерину и сжимает статуэтку в руке так, будто проверяет — не резиновая ли. И быстро сует ее во внутренний карман вниз головой, улыбаясь сам себе. А потом, развернувшись, подмигивает Лизе как сообщнице. «Что за бред?» — спрашивает Лиза у Лизы. «Значит, так нужно», — отвечает Лиза Лизе. Если б что дурное — Толик обошелся бы без улыбок.

Часов пять ухнули в никуда. Елизавета с изумлением обнаружила, что время в теремке Натальи Палны начисто отсутствует. Точнее, слабеет его осязание. Ибо никаких ориентиров — за «ещем» не ходят, гастрономическое изобилие не иссякает. Было в этом нечто жутковатое. Так и жизнь ненароком пройдет — и не заметишь… Да уж, в который раз можно убедиться: бедность куда вдумчивей и полнокровней богатства.

Но это Лиза уже мусолила после. А уходили они из земного рая в счастливом беспамятстве. Много чего она узнала, выйдя в освеженный дождем город. Главное — Толик занял деньги и спер антикварную статуэтку. Болтая ослабленной донельзя петлей галстука, он вопил, что все равно Пална не заметит, а Бог простит. Тем более что Анатолий порвал с этим домом. Он объявил, что недостоин Лялика, и опрометчиво признался в любви «Самой»… Разумеется, попытка смягчить непростительный отказ с треском провалилась. Но деньги занял. Но мало. Только себе.

Лиза была не в силах даже усомниться в этих россказнях. И даже не могла уже скорбеть о моральном падении друга. Посему она хохотала и пыталась остановить троллейбус. И остановила-таки. Добрый, разноцветный и абсолютно пустой. Толик гортанно и невнятно исполнял слабые подобия романсов, водительница сочувствующе слушала и смотрела на мир печальными глазами старого бульдога. Лиза зачем-то вставала перед ней на колени, а странная женщина вдруг неожиданно предсказала ей свадьбу с полковником и двух дочерей от разных браков. Сей поворот дела Елизавету Юрьевну до того растрогал, что она блаженно молчала до самого дома и решила отныне желать всем людям вечного благоденствия. Даже полковникам.

Дверь им открыл Юнис. Толик утомил его пьяными мольбами о прощении и предложением сообразить на троих. Лиза обмякла и решила принять с честью любой удар, даже если их сейчас выставят обратно в темные закоулки. Толик не расставался со своей давней традицией тем больше хамить, чем милей его обогрели. Отправиться домой он мог разве что на носилках. В конце концов Елизавета прополоскала его прямо с выходным костюмом в контрастном душе и уложила спать на лавке в ванной. Она не успела понять, забывчива ли Наталья Пална по части чужих грешков, но надеялась, что уж Бог с прощением не подведет…

Глава 7 И будут нелюбимые — любимыми, а любимые — первыми…