Половина солнца

Осознание этого факта придавало мне сил творить безумные вещи более уверенно.

Но пока…

Я шёл, размышляя о своей ненормальности, по заснеженным улицам небольшого города в Венгрии, чьего названия я никак не мог запомнить. Пока Коул, судя по всему, раздумывал о причинах жизни и смерти, меня волновало только собственное безумие.

Правда. Это порою так шокирует. Понять, что ты – сумасшедший. И что мало того, что ты обманул их всех, ты… Ты обманул даже самого себя!

Клялся себе, что ты нормальный, самый обыкновенный человек на планете, не считая, разумеется, бессмертия, и вдруг, в одно мгновение – накрывает осознание того, что с тобой что-то не так, и это трудно описать подростковым максимализмом.

Я думал и о том, что скучные люди порою тоже могут быть занятны.

Взять хоть Коула. Он скучен? Моё изначальное мнение о нём уже сильно изменилось.

Хэллебор не был скучным. Но он не был и безумным… И не был нормальным.

Что ты такое, Коэлло?

Ты все ещё живой?

Я ухмыльнулся, разглядывая снег, тающий на моих плечах.

Коул, кажется, слегка дрожал, но уже не от печали и бессилия, а от холода.

Интересно, возможно ли застудить искусственное сердце? И может ли оно болеть во время подобных переживаний? Как болит сердце у нормальных людей.

Ещё какое-то время мы бродили молча.

Наконец он остановился. Его голова была опущена, он смотрел в землю. Я позвал соседа, но он не отвечал. Окликнул ещё раз. И ещё.

Безрезультатно.

Я обошёл его спереди, наклонился и заглянул в печальное лицо.

– Приём? Хэллебор на связи?

Я хотел позвать ещё раз, но наконец заметил, что под его глазом тускло блестела одна-единственная слеза.

Я вздохнул.

– Так вот оно что.

Я стоял так, склонив голову набок, ещё какое-то время, пока слеза Коула катилась вниз по щеке, тая, подобно снежинкам. Я положил ладонь на его плечо. И сжал.

Никаких слов. Они не нужны. Не ему. Не сейчас. И даже мне. Нет, мне – тем более.

Он шмыгнул носом и неожиданно обнял меня по-медвежьи, стиснув так, что я чуть было не задохнулся. На секунду мне даже подумалось, не хочет ли он отомстить вот так вот: специально затащил подальше от лицея, чтобы мне потом досталось как следует. Хотя он тоже вовремя не вернулся бы в школу без меня…

Я попытался оттолкнуть его, но горе порою не ослабляет, а придаёт сил. А потому Коул, невзирая на моё довольно убедительное сопротивление, не отлипал, и в итоге я решил позволить ему поплакаться мне в плечо. Он обнимал меня так, будто бы эти объятия нужны были мне, а не ему.

Так мы стояли под снегопадом.

Но Коул не плакал. Или, возможно, я просто этого не слышал.

Северный Олень

Ближе к вечеру начало твориться что-то странное.

Директор вызывал каких-то учеников к себе в кабинет. Говорил с ними. Недолго. Я наблюдал.

И отпускал.

А теперь…

Что происходило?

Я топал по коридору, слушая собственные шаги. Даже в по́́ступи моей ощущался гнев, как мне казалось. Я был просто на пределе.

Брат следовал за мной, держа в руках альбом. Он не успел запихнуть принадлежности для рисования в сумку, когда я вытащил этого «художника» из комнаты. Дрю был погружён в глубокую задумчивость, и его рука будто бы выводила картины сама по себе, без участия своего хозяина. Разумеется, на ужине я вызволил его из плена меланхолии.

Странное дело – ни ла Бэйла, ни Хэллебора в их комнате не было. Не пошли ли они там на очередные разборки друг с другом? Выяснять отношения? Кто их знает. Впрочем, Коул не был настолько же конфликтным, насколько был Олеан.

Толкнув двери в столовую носком ботинка, я ввалился внутрь, где уже собралась толпа народу. Все бурно обсуждали, зачем их снова вызывал директор, связано ли это с недавним приездом родственников и родителей и прочие теории и догадки, не имеющие под собой логического обоснования.

Кажется, весь мир начал потихоньку сходить с ума. Вернее, наш мир. Мир одинокого острова и лицея. Так-то мир уже давно был поехавшим.

– Что такое, Дэмиан? Ты так взволнован. Раздражён. Снова подрался с кем-то? Я же просил тебя…

Я отрицательно покачал головой, садясь за свой обычный стол. Места Олеана и Коула, разумеется, были пусты. Когда брат сел рядом, я наклонился ближе и проговорил сдавленным шёпотом:

– Они замышляют что-то. Я знаю. Я всё знаю, фахан[11] их дери. Чувствую. Помнишь мой… Мой побег. Это по той же причине. В смысле, не из-за меня, а из-за разговора, который я услышал… Мы – топливо для механизма, вырабатывающего энергию для нашего мира. Эти уроды из правительства задумали какой-то ненормальный и бесчеловечный кровавый проект, и они хотят начать приводить его в действие, говорю тебе…

Дрю смотрел устало и встревоженно. Он вздохнул, выслушав мои предостережения.

– С чего ты взял? Директор может вызывать по любым причинам – кто-то сломал что-нибудь в кабинете или же родители просили его поговорить с детьми, да что угодно, Дэмиан. Почему ты решил, что дело касается именно того безумного заговора?

Я открыл рот, но тут же заткнулся, глядя, как мимо прошёл один из учителей. Выждав время, я заговорил чуть громче – ради большей убедительности.