Половина желтого солнца

Угву жалел, что не может рассказать Эберечи о своем разочаровании. И о командире – единственном в батальоне, у кого была настоящая форма, всегда накрахмаленная и отутюженная, и как он все время рявкал по радиосвязи, а когда один подросток пытался сбежать с учений, поколотил его собственноручно, разбил в кровь нос и отправил на гауптвахту. Особенно живо вспоминалась ему Эберечи, когда приходили деревенские женщины с гарри, водянистым супом и очень редко – с рисом, приготовленным на пальмовом масле, почти без приправ. Бывало, женщины помоложе заходили к командиру в штаб и появлялись оттуда с виноватыми улыбками. Часовые у входа, впуская женщин, всегда поднимали шлагбаум, хоть в этом не было нужды – его можно было обойти. Однажды Угву увидел, как со двора уходила девушка, виляя круглой попкой, и чуть не крикнул: «Эберечи!» – хоть и знал, что это не она. Как-то раз, разыскивая клочки бумаги, чтобы записать подробности своей жизни, а потом рассказать Эберечи, в углу за классной доской он наткнулся на книгу «Повесть о жизни Фредерика Дугласа, американского раба, написанная им самим». На титульном листе синела печать библиотеки Правительственного колледжа. Угву одолел книгу за два дня и начал снова, смакуя каждое слово, запоминая наизусть отрывки: «Рабы стали бояться дегтя не меньше, чем кнута. Тяжело жилось без кроватей, но еще тяжелее – без времени на сон».

Хай-Тек частенько подсаживался к Угву, когда тот читал. Он то напевал нудным голосом биафрийские песни, то болтал о том о сем. Угву не обращал на него внимания. Но однажды женщины не принесли в лагерь ничего съестного, и солдаты хмуро ворчали день напролет. Ночью Хай-Тек растолкал Угву, протянул банку сардин, и Угву вцепился в нее. Хай-Тек прыснул: «Это нам на двоих». Где он ее раздобыл? Угву диву давался, откуда у Хай-Тека, совсем еще пацана, такая сметливость и хватка. Они спрятались за корпусом и вдвоем умяли рыбу в масле.

– Вандалов кормят на убой! – сказал Хай-Тек. – Когда я однажды пробрался в их лагерь, там женщины варили суп с большущими кусками мяса. И даже наших угощали на Пасху. Тогда неделю боев не было.

– На Пасху не было боев? – переспросил Угву.

Хай-Тек был, казалось, польщен вниманием Угву.

– Ага. Они даже в карты с нашими играли и пили виски. Бывает и такое – устраивают перемирие, чтобы все отдохнули. – Хай-Тек глянул на Угву и хихикнул: – Ну и башка у тебя – умора!

Угву дотронулся до макушки: осколком стекла его обрили неровно, тут и там торчали пучки волос.

– Да уж.

– Это оттого, что брили по сухому, – со знанием дела объяснил Хай-Тек. – Давай я побрею бритвой, с мылом.

Хай-Тек достал кусок зеленого мыла, намылил Угву голову и мастерски побрил лезвием. Позже, когда Хай-Тек шепнул ему: «Операция через два дня», Угву вспомнил обычай бриться наголо в знак траура. Бритье как дань скорби. Угву лежал лицом вверх на тонком матрасе, прислушиваясь к противному храпу со всех сторон. Он заслужил уважение товарищей, до конца выкладываясь на учениях, преодолевая полосу препятствий, лазая по грубому канату, но так ни с кем и не сдружился по-настоящему. Говорил он очень мало. Судьбы товарищей по батальону не интересовали его. Лучше никого не расспрашивать – пусть на душе у каждого лежит свой груз. Он мечтал встать тихонько, выпрыгнуть в окно и бежать под луной до самой Умуахии, до своего двора, и снова увидеть Хозяина и Оланну, обнять Малышку! Но часть его души хотела остаться здесь и бороться за правое дело.

Земля в окопе была мягкая, влажная, как размоченный хлеб. Угву лежал неподвижно. По руке пополз паук, но Угву не стал его смахивать. В кромешной, хоть глаз выколи, тьме он представлял мохнатые паучьи лапки, не привыкшие ощущать вместо прохладной почвы теплую живую плоть. Изредка показывалась луна, тускло высвечивая контуры деревьев впереди. Враг где-то там. Хоть бы чуточку побольше света, как вначале, когда Угву зарывал обунигве. Теперь же сгустился мрак. Шнур холодил руку. Рядом с ним солдат бормотал молитвы, так тихо, словно нашептывал в ухо Угву: «Матерь Божия, молись за нас, грешных, и теперь, и в наш последний час». Когда враги открыли огонь, Угву стряхнул паука и выпрямился. Со всех сторон грохотали орудия, пехота вела ответный огонь, чтобы запугать вандалов, этих грязных пастухов, которые знать не знают, что их поджидают шшал-огбунигве.