Половина желтого солнца

Хочу взглянуть на древнего глиняняного истукана, еще раз проехаться вдоль городских стен.

– Ты совсем как белая туристка – таращишь глаза на самые обычные вещи.

– Правда?

– Шучу. Как же ты будешь жить со своим психом-лектором, если шуток не понимаешь? – Мухаммед поднялся. – Зайдем сначала к маме поздороваться.

Проходя через калитку позади дома, а затем через внутренний дворик в крыло, где жила мать Мухаммеда, Оланна вспомнила трепет, с которым когда-то сюда входила. В комнате для гостей все осталось по-прежнему: стены, выкрашенные золотой краской, роскошные персидские ковры, потолки с тиснеными узорами. Не изменилась и мать Мухаммеда: все то же кольцо в носу и шелковые шарфы на голове. Она выглядела такой ухоженной, что Оланна удивлялась: как не надоест каждый день наряжаться, чтобы сидеть взаперти? Сегодня, однако, пожилая женщина не смотрела на Оланну свысока, не говорила сквозь зубы, не глядела мимо ее лица на резные панели. Она встала и обняла Оланну:

– Ты просто картинка, дорогая. Береги от солнца свою прекрасную кожу.

– Na gode[34]. Спасибо, Хаджия.

Оланна про себя изумилась тому, как некоторые люди умеют управлять чувствами, по своей воле чередовать гнев и милость.

– Я уже не твоя невеста-игбо, которая запятнала бы вам родословную, – сказала Оланна чуть позже, садясь с Мухаммедом в его красный «порше». – Значит, я больше не враг.

– Она знала, что я все равно на тебе женился бы. Ее никто не спрашивал. Но твои родители к перспективе нашего брака относились не лучше. – Мухаммед повернул голову, глянул на Оланну. – Да что теперь об этом говорить!

В глазах его читалась печаль. Или ей почудилось? Ей польстило бы, если бы Мухаммед грустил оттого, что они никогда не поженятся. Оланна не пошла бы за него, и все же приятно было помечтать о том, чему не сбыться.

– Прости, – сказала она.

– Не за что извиняться. – Мухаммед взял ее за руку. В машине что-то заскрежетало, когда они выезжали из ворот. – Выхлопная труба забита пылью. Эти автомобили не для здешних мест.

– Купи что-нибудь попрочнее. «Пежо», например.

– Пожалуй, стоило бы.

Оланна смотрела на нищих, толпившихся у стен дворца; мухи облепляли их одежду и миски для милостыни. Терпкий, кисловатый запах листьев мелии наполнял воздух.

– И совсем я не как белая туристка, – тихо сказала Оланна.

Мухаммед скользнул по ней взглядом.

– Нет, конечно. Ты патриотка и скоро станешь женой своего борца за свободу.

Оланне на миг показалось, что за легкой насмешкой Мухаммеда таится издевка. Он по-прежнему не выпускал ее ладони; тяжело, должно быть, вести машину одной рукой.

Оланна переехала в Нсукку ветреным субботним днем, а на другой день Оденигбо отправился на математическую конференцию в Ибаданский университет. Он остался бы дома, не будь конференция посвящена трудам его наставника, чернокожего американского ученого Дэвида Блэкуэлла.

– Он величайший математик из ныне живущих, величайший! – говорил Оденигбо. – Поедем со мной, нкем. Всего на неделю.

Оланна отказалась: она рада была случаю обжиться на новом месте, разобраться в себе. Проводив его, она первым делом выбросила из вазы на большом столе красные и белые пластмассовые цветы.

Угву пришел в ужас:

– Но, мэм! Они еще хорошие.

Оланна повела его в сад, к африканским лилиям и розам, которые Джомо только что полил, и попросила нарезать букет. Показала, до какого уровня наполнить вазу. Угву смотрел на цветы и качал головой, дивясь ее сумасбродству.

– Они же завянут, мэм. А те не вянут.

– Зато эти лучше, fa makali[35], – возразила Оланна.

– Чем лучше, мэм? – Даже если Оланна обращалась к нему на игбо, Угву всегда отвечал по-английски, будто обижаясь и защищая себя.