Половинки космоса

Искин ответил не сразу. Он наклонил камеру, опустил манипуляторы под стойку и чем-то там позвякивал. Затем тихо произнес:

– Мне неинтересно летать. – Подумал и пояснил: – Мне интереснее общаться с теми, кто летает.

В глубине бара хлопнула дверь. Лиза твердой походкой подошла к своему табурету, но садиться не стала.

– Я согласна! Только приступить к выполнению обязанностей смогу завтра. Сегодня я не в форме. Извините!

Палыч махнул ручкой:

– Да я не против! Если эти развалины простояли там сто тысяч лет, то подождут и еще один день. Сейчас Умник нам нальет, и мы пойдем. Покажу вам корабль. Познакомлю с бездельниками и бездельницами. Они там уже бьют копытами по бетону, и ваше появление их непременно обрадует.

Умник смотрел вслед уходящей парочке. Маленький круглый Стратег что-то рассказывал возвышающейся над ним Лизе. Она держала Палыча под локоток и старалась подстроиться под его семенящую походку. Эти двое, такие разные, были очень похожи. Они, как дети, тянулись к звездам. Благодаря таким романтикам люди вышли в космос и расселились по всему рукаву Ориона.

Искин в очередной раз засомневался в своем решении осесть на поверхности, но одернул себя. Если бы мог, покрутил головой, чтобы отогнать зовущие к себе звезды. Уже много лет Умник боролся с желанием вернуться на флот. Знал: придет время, и он снова найдет свое место в пространстве. Только не сейчас. Сейчас его место за стойкой. Кто еще сможет помочь пилотам и техникам, которым на захолустной планете некуда пойти и не с кем поговорить по душам? А ему, бывшему пилоту, они охотно доверяли свои горести, делились радостью. Рассказывали о проблемах и верили, что старый искин все поймет и плохого не посоветует.

«Звезды – это прекрасно, но люди важнее! – убеждал себя Умник. – Если б я не стоял за стойкой, то Палыч не пришел бы в бар. И не нашел эту девочку, которая любит и умеет летать. Еще одна человеческая судьба оказалась бы поломана. Пусть по стечению обстоятельств, но я помог хорошим людям. Значит, мое место здесь, куда приходят отметить радость и залить горе. Приходят, чтобы на время забыть о звездах».

Евгений Лобачев. Ловим поэтов

Перед самым нападением почти все дамы на модном пляже Нарра-Танарисса собрались под легким навесом местного ресторанчика. Их внимание приковывал хрупкий молодой человек с бледной кожей, красивыми, очень длинными волосами и усиками «шнурочком». Молодого человека звали Василий Хвостиков, и он был поэтом.

Василий читал стихи. Читал со знанием дела, куда лучше прочих рифмоплетов, обычно декламирующих свои вирши на одной ноте, с интонацией уставшего от вечности привидения. Нет! Вася читал вдохновенно, с огнем, разжигаемым не столько жгучим пламенем души, сколько нестерпимым бурчанием в желудке.

Вася был голоден. Этот печальный факт придавал его голосу особую силу и заставлял звучать с неподражаемым лирическим дребезжанием. Взгляд молодого человека впился в рыжеволосую фею, примостившуюся прямо у его ног на золотистом песочке. Желудок поэта безошибочно подсказывал, что сия прелестница – верный шанс провести несколько ближайших недель в сытости. При этом Васина душа, не подозревавшая о происках желудка, лишь заливалась соловьем при виде красивой девушки и томилась в предвкушении более близкого знакомства.

Кавалеры, считавшие поэзию делом никчемным, побросали своих дам на произвол патлатого балабола и устроили неподалеку веселую возню, отдаленно напоминавшую древнюю игру волейбол.

Все складывалось как нельзя лучше. Стихи лились бурным потоком, публика млела, и лишь одно беспокоило поэта: поведение коротко стриженной темноволосой особы, угнездившейся в последнем ряду. Девушка вела себя как бойкий ребенок, угодивший на скучное взрослое мероприятие, с которого никак нельзя убежать. Замечая, как она вертится, надувает губки и закатывает глаза, Вася внутренне напрягался, отвлекался от рыжей красавицы, и процесс обольщения приходилось начинать сначала.

В ту минуту, когда все завертелось, поэт декламировал одну из самых душещипательных своих поэм, начинавшуюся словами: «В душе, томимой страстью жгучей…»

На слове «томимой» небо над пляжем внезапно потемнело, а «страстью жгучей» потонуло в оглушительном реве двигателей стремительно снижающегося звездолета.

Огромный титановый шар рухнул на пляж в ста метрах от ресторана. В нижней части открылись десятки проходов, и на золотой песок хлынула толпа грязных нечесаных дикарей, одетых в совершенно невообразимые костюмы, сделанные главным образом из кусков пластиковой упаковки.

– Ростуны! – взвился истошный вопль, и в ту же секунду пляж превратился в живую картину «Пожар в буйном отделении».

Ростуны хватали женщин и волокли на корабль. Прямо под носом остолбеневшего от ужаса поэта бугай в набедренной повязке вцепился в волосы рыжекудрой чаровницы и поволок ее за собой. Пустым взглядом Вася уставился на две глубокие борозды в песке – все, что осталось от феи.