Половодье. Книга первая

У озера Углового снова встали. Кудлатый распряг Пегаша и неспутанного пустил на поляну. Мерин жадно набросился на траву, отбиваясь от наседавших слепней.

Мужик принялся разводить костер. Набрал в согре сушняку, вырубил березовую палку для котелка. И вот уже заклубился, потянулся кверху сиреневый дымок.

Озеро, заросшее у берегов осокой и камышом, было спокойным. Только в заводи, где у черневшей на дне коряжины стайкой ходили гольяны, на поверхность воды всплывали мелкие, как бисер, пузырьки.

— Искупаться, что ли, — вслух подумал Роман, снимая пропахшие дегтем тяжелые солдатские сапоги. С озера тянуло прохладой.

— Вода будто лед. А ты вон как распалился, — опять заговорил кудлатый, — застудишься.

Роман по колена вошел в воду. Обожгло холодом. Наверное, поблизости били ключи.

— Правду он говорит. Захвораешь, браток, — послышался в камышах чей-то спокойный голос, и на берег вышел широкоскулый мужик, в черной барашковой папахе и высоких болотных сапогах. Из-под распахнутой косоворотки проглядывала тельняшка. Когда мужик повернулся, Роман заметил высунувшуюся из кармана его брюк рукоятку нагана.

— Далеко путь держите? — спросил незнакомец, подкладывая в костер сухую, прошлогоднюю траву.

Кудлатый бросил быстрый взгляд на Пегаша и ответил скороговоркой:

— Мотинской я, Матвей Завьялов, мил человек.

— А этот? — лесной гость кивнул в сторону Романа, выходящего на берег.

— Из Покровского, — нехотя проговорил солдат, направляясь к костру.

— Вот-вот. Служивый… По ранению домой едет, — загораживаясь рукой от едкого дыма, затараторил кудлатый. — Макаров он сын.

Человек в папахе вскинул голову. Удивленно вздрогнули белесые брови:

— Макаров?.. Стой-ка! Роман — ты? Ну, и чертяка! Здорово! — он широко шагнул и протянул сильную, загрубелую руку. — Али не признаешь?

Лицо незнакомца кого-то напоминало Роману. Он не раз видел этот маленький, с еле заметной горбинкой нос, упрямо сжатые губы, угловатые выступы скул. И глаза одного цвета с полосами на тельняшке. Кто же он? Неужели это…

— Петруха?!

— Я и есть. Без подделки. Постарел? Жизнь, она круто берет. Мертвой хваткой. Кого хошь переиначит.

— Вот встреча! — Роман поздоровался с гостем.

— В руку тебя?

— В руку. Пулевое. Ну, как у нас?

Петруха на минуту задумался, покрутив белесый ус. Испытующе посмотрел на Романа, переспросил:

— У нас?

— Ага. Брат-то попал под увольнение?

— Дома живет. Мы с Яшкой на одной неделе вернулись.

— А ты откуда сейчас? В папахе…

Петруха засмеялся, обнажив крупные зубы:

— Охочусь. А по правде сказать — бегаю от охотников. От белой милиции, как заяц. У нас тут тоже покоя нету. Сначала мы земству по шапке, теперь они нам. А что дальше будет — посмотрим.

— Значит, в бегах? — неопределенно протянул Роман.

— В бор ушли, чтобы силу свою сохранить. Как в Галчихе узнали про восстание чехов, контра на свет повылезла. Милицию учредили, чтобы с совдепщиками рассчитаться. Главным урядника Марышкина поставили. А он похвалился в неделю покончить со всеми, кто в Советах работал. Только голыми руками нас не возьмешь. Еще попортим крови их благородиям! Вот увидишь!.. И своего добьемся!

Из-за поворота донесся стук телеги. Тревожно метнулись Петрухины глаза. Он заспешил.

— Нет ли хлеба, мужик? — обратился к кудлатому.

— Полбулки уступлю, — проговорил тот, развязывая холщовую котомку.

— А ты, Роман, ничего не видел и не слышал. Потом как-нибудь потолкуем. И вот еще что… Передай там жинке, что жив-здоров. Беспокоится, поди, — Петруха ловко сунул краюху хлеба за пазуху и скрылся в камышах. И снова стало тихо на озере.

— Эх, лихая твоя башка!.. — с восхищением бросил вслед Матвей. — Дружком доводится?

— С братом годки.

Роман, надевая сапоги, рассматривал приближающуюся к ним подводу, на которой сидели двое в форменных картузах. «Объездчики», — подумал. Роман и беспокойно посмотрел на костер. Оштрафуют.

Высокий и тонкий, как жердь, парень с бесцветным, осыпанным оспой лицом проворно соскочил с ходка. Уставился на Романа глубоко запавшими глазами, взвизгнул:

— Кто такой?

Роману не понравился вопрос. Взглянув на объездчика исподлобья, раздраженно буркнул:

— А тебе чего? Проезжай!

— Кто такой? — рябой подошел вплотную, подбоченился.

— Тятин сын. Деду довожусь внуком. Кругом родня.

На щеках объездчика мрачно заиграли желваки. Рука круто потянулась к висевшему на ремне смит-вессону.

— Служивый он, — поспешил ответить Матвей.

— Ты эту штуку брось! — Роман кивнул на оружие. — Видали мы и пострашнее, да не шибко пугались.

Объездчика, по-видимому, убедил внушительный вид солдата. Рябой смягчился:

— А коли служивый, так и скажи.

— Сам не видишь, что ли?

— Поехали, Федор! — крикнул молчавший в продолжение всего разговора спутник рябого — розовощекий мужчина в зеленом, английского сукна френче. — Вы огонь-то затушите!

Роман повернулся и вразвалку пошел к воде, чувствуя на себе тяжелый взгляд Федора. Занозисто прозвучал тенорок:

— Вдругорядь не попадайся! Ребра поломаем!

И ходок снова, раскатисто поскрипывая, покатил по травянистому берегу. У развилки дорог объездчики посовещались о чем-то и свернули вправо, на Покровское.