Положение лесбиянок, геев, бисексуалов, трансгендеров в Российской Федерации

«Я училась педагогическом колледже, там же училась моя девушка (курсом младше). Ее мать о дочке все знала, и, когда я совершила свой вынужденный камин-аут, заявилась к директору с тремя заявлениями: якобы я ее девочку совратила, споила и посадила на наркотики (что, конечно, ложь). Нас с Алекс стали ежедневно вызывать в деканат и вести долгие «разъяснительные беседы»: нам говорили, что надо лечиться, работать над собой, на крайний случай — похоронить свои влечения глубоко в себе. Потом присоединились обязательные беседы с психологом, который три раза в неделю пытался нас «исправить», уверял меня что я не настоящая лесбиянка, а он-де видел «настоящих», что я якобы всего лишь следую моде, слушаю «Тату» (к слову, их никогда не слушала), солистки которых на самом деле натуралки. В группе с нами сразу перестали общаться большая часть учеников, на нас стали показывать пальцем, смеяться. Преподаватели (кроме двух) начали придираться и заявлять в лоб, что пока мы не «исправимся» нам зачеты не поставят. Все это очень выматывало, начали сдавать нервы, мы еле справлялись с программой, нас постоянно заносили в списки на отчисление. В итоге мне был предложен выбор: либо меня отчисляют (хотя задолженности я все-таки почти все погасила), либо я иду в районный детский психиатрический диспансер (мне было 17). Я выбрала второе. Равнодушный психиатр мне не дал абсолютно ничего, выписав только фенозепам и еще какую-то дрянь (не запомнила, потому что даже покупать не стала). Я была поставлена на учет с диагнозом «суицидальный синдром» (о самоубийстве я не думала, но на фоне стресса мы с Алекс истязали себя — резали кожу на руках). Мне давали в диспансере справки, которые я регулярно приносила в деканат, на меня перестали там обращать пристальное внимание, но по накопленной задолженности мне пришлось взять академический отпуск, хотя я продолжала навещать в колледже Алекс. На следующий год я восстановилась в ее группу, но учиться было невозможно, и мы чудом выбили себе заочную форму обучения, которой официально не было (спасибо связям моей мамы). Тем временем мне исполнилось 18 лет, и меня перевели во взрослый психиатрический диспансер, где врачи относились нормально, сняли с учета, после чего я туда не ходила. Так мы отучились год, затем у нас началась практика в школе (преподавание русского языка и литературы). После того как я «прошла курс лечения», но не изменила свои предпочтения, мне предложили на выбор: любить мужчин, покинуть колледж по собственному желанию или быть отчисленной. Я вообще человек не из тех, кто сразу сдается, и попыталась там остаться, несмотря ни на что. Жалко было терять три года — я на третьем курсе училась. Однако начались постоянные придирки некоторых преподавателей: я, мол, не соответствую «образу российского учителя», мне надо ходить в юбке (хотя на других моих коллег это не распространялось), краситься и носить длинные волосы, не курить и еще куча мелочей. Методист не пускала нас на практику, а потом сама же не ставила зачет. Мама, видя наши проблемы, опять через свои связи перевела нас в вечернюю школу для работающих молодых, мы туда не ходили — нам поставили все экзамены и выдали аттестаты о среднем специальном образовании».

3.3. Бездействие и произвол правоохранительных органов, нарушение права на справедливое судебное разбирательство

Как уже говорились, граждане, подвергающиеся физическому насилию или унижению человеческого достоинства из-за своей сексуальной ориентации или гендерной идентичности, как правило, не обращаются в правоохранительные органы, потому что не только не надеются найти там защиту, но и опасаются последствий таких обращений.

После совершенного на него нападения Андрей К. (см. выше) отправился в милицию. «На следующий день 14 ноября 2007 г. в 12.00 мы явились в ОВД «Зюзино» г. Москвы, чтобы подать заявление о происшествии. Однако дежурный офицер, майор Тюкаев, ознакомившись с текстом заявления, отказался принять его со словами: «Валите отсюда, выблядки голубые!» И добавил, что если мы еще хоть раз посмеем обратиться с заявлениями о притеснениях на почве принадлежности к сексуальному меньшинству, то он сам вместе с товарищами нас изуродует так, что на своих ногах мы уйти не сможем. «Вы легко отделались, таких, как вы, давить надо»,— добавила оперативный дежурный капитан Т. Н. Божко».

Как правило, сотрудники милиции отказываются фиксировать в протоколах наличие гомофобных мотивов у нападавших. Так было, в частности, и в случае с нападением скинхедов на пару геев в Новосибирске: «Нас продержали до шести утра, милиционеры вели себя с нами по-хамски, они не захотели, чтобы в деле были упомянуты скинхеды и что они напали на нас на почве ненависти. Только через два дня они выписали мне постановление на судмедэкспертизу»,— говорит один из потерпевших.