Положительный (СИ)

Интересно, они что, по телефону этот вопрос не обсудили?

– Лучше, – я трогаюсь с места, сразу же включая поворотник – поедем по дублеру. Не хочу встрять в пробку. – Сегодня даже съел салат.

М-да... Только толку от этого – ноль.

– Я вообще-то здесь! – младший возмущенно ерзает на сидении.

– Про салат ты мне не рассказал, – и в зеркало заднего вида я вижу, как Хрис улыбается.

– Ну, какого хера... – Санька осекается и растерянно смотрит на ржущих нас. – Так вы издеваетесь?!

– Ну, прости, – хихикаю я. – Салат – это ведь очень важно. Хрис должен был узнать.

– Мудак, – беззлобно фыркает младший и тянется к приемнику. Касается кнопки и салон заливает бархатный голос Френка Синатры, поющего о том, как ему было семнадцать.

– Вау, Синатра, – Хрис заинтересованно подается вперед. – Не знал, что ты слушаешь его.

Это такой тонкий подъеб?

– Ну, мы о музыкальных вкусах и не говорили, – я кошусь на Саню.

– Просто я переложил его песни для фортепиано и флейты, – поясняет Хрис. – Совсем недавно. Подобрал интересную аранжировку и записал пару треков. И эту песню тоже. Меня удивило совпадение. Последнее время я встречаю их все чаще...

Он как-то скучнеет и опускает голову. Ну, по крайней мере, в зеркало я вижу только его крашеную макушку.

– У тебя есть знакомые музыканты? – спрашиваю это, потому что Синатра теперь навевает тоску, а в машине воцаряется тяжелое молчание.

– Я играю на пианино, а флейтист был моим другом.

И я чувствую, что слово «был» здесь ключевое. Развивать тему при Сане совсем не хочется, так что я просто сосредоточиваюсь на дороге. Но мелкий вдруг тихо спрашивает:

– Он умер от СПИДа?

– Полтора месяца назад, – нехотя отвечает Хрис. – Он был наркоманом и не лечился. Все очень закономерно.

Бля, неужели он не понимает?!

Но Саня, к моему облегчению, не говорит больше ничего. Просто отворачивается к окну и затихает.

***

На ВДНХ людно. На главной аллее толпа народу, стоит шум, так что мы тут же сворачиваем на боковую и идем подальше от всего этого гама. Инициатором этого являюсь, конечно же, я. Сане не стоит в таком состоянии быть в таком оживленном месте. Тем более, все скамейки там заняты.

Здесь же полупусто. Мы находим свободную скамейку и едва я сажусь, Саня интересуется:

– Я могу купить вату?

– Какую? – не сразу доходит до меня, но сбоку подсказывает Хрис:

– Сахарную он хочет. Здесь палатка.

О, ребенок захотел сладкого. Ну, хоть что-то. Надеюсь, его не стошнит сразу же.

– Ну, ладно, – достаю из кармана пятисотенную и отдаю брату. – Купи тогда и попить чего-нибудь нам всем.

– Спасибо, – Саня вдруг наклоняется ко мне, и, прежде чем я успеваю что-либо понять, целует меня в уголок рта.

Твою-то мать!

Кошусь на Хриса, но вместо удивления или отвращения, на его лице понимающая улыбка. Да что здесь происходит?!

– Шагай давай, – мой голос охрип, а пальцы ощутимо дрожат. А еще мне не по-хорошему жарко. В том месте, где губы брата коснулись кожи, все горит.

А мелкий как ни в чем не бывало кивает и прямо по газону идет к палатке. Секунд тридцать мы молчим, а потом Хрис негромко говорит:

– Не стоило ему разрешать мне звонить.

Ну, надо же! Догадаться было невероятно тяжело, наверное.

– Ты мог бы сам отказаться.

– Ему попробуй откажи, – грустно усмехается Хрис.

Это да, наглости моему брату не занимать. Было. Неужели с кем-то, кроме меня, он все еще может так себя вести?

– Эти новые таблетки... – я запинаюсь, подбирая слова, – ему очень плохо. Головные боли и все такое... Он на обезболивающих уже неделю. Врач говорит, это нормально, но...

Бля, да зачем я это все рассказываю? И кому, главное?

– С ним все будет хорошо, – Хрис вдруг мягко касается моего предплечья своими ледяными тонкими пальцами. – Не думай обо мне, как о правиле. Это, скорее, исключение. Таблетки ему помогут.

А мне становится почти физически больно. Я закусываю губу и киваю. А в голове вертится только одно страшное: каково это, вот так вот медленно умирать?

– Я заразился по своей вине, – голос Хриса кажется мне выцветшим. – Трахался за деньги. Часто без резинки. Когда узнал, что терапия не действует – думал покончить с собой. Спрыгнуть с крыши. Даже день выбрал. И рубашку, – он едва заметно грустно улыбается. – Но перед этим зачем-то пошел на консультацию. Угадай, кого я там встретил.

Вопрос ответа не требует, но я зачем-то говорю:

– Моего брата.

– Он был так напуган... – Хрис прикрывает глаза, словно восстанавливая перед глазами какие-то образы. – Сидел в углу, теребил свой телефон. Совсем ребенок. Я подошел, – и в голосе Хриса я слышу вдруг что-то теплое, словно эти воспоминания приятны, – не знал сначала, что сказать. Все же в таком месте знакомиться мне не доводилось, – он улыбается. – Не думал, что получится.

– И он вот так вот с тобой заговорил? – с сомнением интересуюсь. Из Сани же слова не вытянуть теперь. Куда уж тут знакомства в общественных местах.

– Когда человеку страшно, он принимается болтать, – Хрис поправляет завернутый рукав рубашки. – Так получилось и с Саней. Нам обоим было очень страшно.

– Он рассказал тебе? – спрашиваю, не подумав, но Хрис понимает, что я имел в виду.