— На подоконнике в вестибюле, где она чахла, более или менее укрытая от людских глаз. Однако не могу скрыть, что это растение несколько меня разочаровало. Мне казалось, моя хижина оденется веселой зеленью, но я ничего подобного не замечаю.
— Прелестная герань!
— Тут я не могу с вами согласиться, — сказал Псмит. — По-моему, у нее воспаление миндалин, если не что-нибудь похуже.
— Просто ее надо полить.
— К несчастью, водоснабжение этой тихой обители оставляет желать лучшего. Насколько я понял, прежний ее владелец бодро шагал к черному ходу замка и приносил в ведре всю необходимую ему влагу. Если эта чахоточная швабра воображает, будто у меня нет других дел, как бегать взад и вперед, разнося освежающие напитки, она очень и очень ошибается. И завтра отправится в мусорный бачок.
Ева закрыла глаза. Настал решающий миг. Она чувствовала себя, как игрок, который ставит все на одну карту.
— Как можно! — сказала она и не сумела скрыть дрожь в голосе. — Лучше отдайте ее мне. Я о ней позабочусь. Мне очень не хватает цветка у меня в комнате.
— Прошу вас, возьмите ее, — тут же предложил Псмит. — Она, правда, не моя, но прошу, возьмите ее. И разрешите мне упомянуть, сколь много надежд сулит мне ваша милая и простая манера принимать от меня дары. Ибо, как давно известно, ничто столь верно не свидетельствует о пробуждении божественного чувства, то есть любви, — пояснил он, — чем такая готовность брать подарки из рук обожателя. Мои шансы повышаются. И очень.
— Ничего подобного! — возразила Ева. Глаза у нее блестели, сердце пело в груди. Необоснованность недавнего подозрения вызвала в ней прилив дружеских чувств к этому нелепому молодому человеку.
— Прошу прощения, — твердо заявил Псмит. — Но я цитировал непререкаемый авторитет — тетушку Беллу из «Домашнего очага».
— Ну, мне пора, — сказала Ева и крепко прижала к груди горшок с геранью. — Меня ждет работа.
— Работа, работа, работа! — вздохнул Псмит. — Проклятие века. Я провожу вас до вашей темницы.
— Ни в коем случае! — сказала Ева. — То есть я очень вам благодарна за ваше любезное предложение, но мне хочется побыть одной.
— Одной? — Псмит уставился на нее в изумлении. — Когда вам предоставляется возможность побыть со мной? Странная позиция.
— Всего хорошего, — сказала Ева. — Благодарю вас за радушие и щедрость. Я попробую поискать подушки, муслин и еще что-нибудь, чтобы комната выглядела повеселее.
— Для этого вполне достаточно вашего присутствия, — ответил Псмит, провожая ее до двери. — Да, кстати, возвращаясь к теме, которую мы обсуждали вчера вечером. Прося вас выйти за меня замуж, я забыл упомянуть, что умею показывать карточные фокусы.
— Неужели?
— А также вполне пристойно изображать кошку, созывающую котят. Неужто это не повлияет на вас? Но подумайте! Все это очень помогает коротать долгие зимние вечера.
— Но изображать кошек в долгие зимние вечера вы будете без меня.
— Мне кажется, тут вы ошибаетесь. Рисуя в воображении мой маленький семейный очаг, я очень ясно вижу, как вы сидите перед огнем. Ваша горничная одела вас во что-то ниспадающее воздушными складками. Языки пламени отражаются в ваших дивных глазах. После долгого дня, проведенного в магазинах, вы испытываете приятную усталость, но она не помешает вам выбрать карту — любую карту — из колоды, которую протягиваю вам я…
— Всего хорошего, — сказала Ева.
— Ну, раз это суждено — всего хорошего. На данный отрезок времени. В ближайшем будущем я вас увижу?
— Вероятно.
— Чудесно! Буду с нетерпением считать минуты.
Ева удалилась быстрым шагом. Под мышкой она крепко сжимала цветочный горшок и чувствовала себя ребенком, готовым заглянуть в рождественский чулок. Но она еще не успела далеко отойти от хижины, как до нее донесся оклик, и, остановившись, она увидела, что следом за ней грациозным галопом несется Псмит.
— Вы не могли бы уделить мне минуту? — спросил он.
— Конечно.
— Мне следовало добавить, что я умею декламировать киплинговского «Гангу-Дина». Вы это учтете?
— Учту.
— Благодарю вас, — сказал Псмит. — Благодарю! У меня есть предчувствие, что это может склонить чашу весов в мою пользу.
Он приподнял шляпу жестом полномочного посла и тем же галопом унесся обратно.
У Евы не хватило сил ждать. Псмит скрылся из виду, а лес был безлюден и тих. В ветвях щебетали птички, на земле золотились озерца солнечного света. Ева поглядела по сторонам и устроилась за толстым стволом.
Птицы разом перестали петь. Солнце померкло. Лес стал холодным и зловещим. Ибо Ева со свинцовой тяжестью в сердце беспомощно смотрела на горку садовой земли у своих ног, — земли, которую вновь и вновь просеивала сквозь пальцы в поисках колье, которого там не было.
На нее насмешливо щерился пустой цветочный горшок.
13. Псмит принимает гостей
I