Польша: гиена Восточной Европы

Однако после того, как советские войска очистили город от немцев, пользуясь попустительством командования 3-го Белорусского фронта, «поляки стали проявлять нахальство». Так, когда на городской ратуше был водружён советский флаг, то через некоторое время ниже него появился и флаг Польши, который, правда, сразу же был снят[771]. Вступившие в город «АКовцы» попытались навести там свои «порядки». Как говорилось в той же докладной записке:

«Поляки безобразничают, отбирают насильно продукты, рогатый скот и лошадей у местных жителей, заявляя, что это идёт для польской армии. Имеют место угрозы, что если местные жители Литвы будут сдавать продовольствие Красной Армии, то поляки их за это накажут»[772].

Чтобы пресечь эти бесчинства, 17 июля «Вилк» и его начальник штаба были арестованы советскими властями. На следующий день были разоружены и их подчинённые[773].

Примерно так же развивались события несколько дней спустя при освобождении Красной Армией Львова. Разница была лишь в том, что если в Вильно польский флаг вывесили ниже советского, то во Львове в ходе операции «Гроза» поляки достигли гораздо большего успеха: «На шпиле ратуши был поднят бело-красный флаг Польши, рядом с ним развевались американский и британский флаги. Советы подняли свой в окне второго этажа, выше идти не решились…»[774].

Поскольку приписать заслугу изгнания оккупантов себе было бы слишком явной ложью, польские националисты пытались представить уход немецких войск как некое природное явление, вроде ежедневного восхода солнца:

«…враг сам ушёл с Люблинской земли. Берём руль возрождающегося государства в собственные руки, ибо никто не может нас заменить в исполнении власти на нашей родине…»[775].

Пользуясь нерасторопностью советской военной администрации, «АКовцы» самозванно провозглашали себя бургомистрами и комендантами населённых пунктов, издавали приказы от имени эмигрантского правительства и верховного командования АК. Как правило, продолжалось это до приезда советских особистов, которые достаточно решительно ставили самозванцев на место.

Решение о Варшавском восстании было принято 25 июля 1944 года на совещании польского эмигрантского правительства в Лондоне[776]. Как мы видели на примерах Вильно и Львова, главным было вовремя начать, подгадав к приходу советских войск. Тогда и с немцами особо драться не придётся, и на участие в победе можно претендовать. И тут командование Армии Крайовой во главе с Бур-Коморовским, неоднократно переносившее дату выступления, совершило роковой просчёт. 1 августа поступило ложное сообщение, будто советские войска уже вошли в правобережное предместье Варшавы. Поверив этой информации, Бур-Коморовский отдал приказ, имевший трагические последствия.

Впрочем, как недавно выяснилось, подготовка восстания не была тайной для немцев. Несколько лет назад в польских архивах удалось обнаружить весьма любопытный документ – запись беседы Бур-Коморовского с офицером немецкой службы безопасности Паулем Фухсом во время тайной встречи, состоявшейся в середине июня 1944 года вблизи пригорода Варшавы Юзефова. На переговорах присутствовал немецкий офицер-переводчик, впоследствии завербованный польской службой безопасности и представивший детальный отчёт об их ходе.

«ФУХС. Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечёт за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?

КОМОРОВСКИЙ. Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Моё личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.

ФУХС. Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идёт о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон.

КОМОРОВСКИЙ. Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск…

Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На моё место придут другие, если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнётся»[777].