Польская карта

Больше с берега никто не стрелял. Над Касабланкой половину неба занимал чёрно-красный дым, подсвечиваемый снизу всполохами пожаров. Деревянный город горел. Уроком будет.

— Ваше Превосходительство, вернулся вельбот, есть выжившие рабы, есть пленные мавры. В трюмах полно всего, — радостно вытянулся перед Вильстером капитан-лейтенант, что был старшим в призовой команде.

— Хорошо. Наших потеряшек нет?

— Никак нет, Ваше превосходительство. Зато среди прикованных к вёслам рабов есть несколько русских. Казаки запорожские в плен к османам попавшие и проданные пиратам, — капитан продолжал сиять. У Вильстера и самого было хорошее настроение. Как лихо они с помощью новых пушек и слаженных действий уничтожили силы если и не превосходящие их, то точно равные. Два французских линейных трёхпалубных корабля — это грозная сила. Если бы они первыми начали огонь, то мало бы фрегатам безоружным можно сказать по сравнению с этими монстрами не показалось. Но у них ни одного даже раненого, а французы на дне, как и мавры. И береговые батареи подавлены.

Теперь можно и… на свадьбу поторопиться. До Охотска ещё тысячи миль.

Глава 23

Событие шестьдесят первое

В бою всегда побеждает спонтанность. Зубрёжка всегда проигрывает.

Брюс Ли

Солнце успело вскарабкаться чуть выше деревьев и получилось так, что оно слепило глаза преображенцам, что прятались в овраге. Этого Иван Яковлевич точно не предусмотрел. Малость какая, а из таких малостей часто и складывается неудача в сражении. Сейчас, по его разваливающемуся на глазах плану, лейб-гвардейцы должны встретить в панике бегущих, куда глаза позовут, поляков плотным штуцерным огнём. А при приближении противника на пять сажен разрядить в эту толпу оба пистоля. Двухствольных пистоля. Четыре пули в упор.

Как только прогремел пятый залп, который должен быть последним, Брехт встал во весь рост и вскинул к плечу свое новое ружжо. А тут не видно ничего. Прямо напротив на совершенно безоблачном небе, заставляя жмуриться, сияет звезда, которую позже назовут жёлтым карликом. (По спектральной классификации Солнце относится к типу G2V). Жёлтое так уж точно. Сквозь блики в жмурящихся глазах видны нечёткие силуэты надвигающихся польских жолнежей (солдат).

Эх, как тут проверишь меткость и кучность. Сплюнув (мысленно) Иван Яковлевич нажал поочерёдно на оба спусковых крючка. Ствол при этом точно вниз качнуло, уж больно тугие были пружины. Бабах. И у него не слабо жахнуло. Так и вокруг него преображенцы палили. Через пару секунд от плотного дыма, который в безветренную погоду никуда не собирался развеиваться, а только уплотнялся и уплотнялся, вообще ничего видно не стало, даже этого жёлтого карлика, будь он неладен. Видны были разве ближайшие соседи. И они Брехта порадовали. Не запаниковали, не стали «Ау» кричать, даже материть проклятый дым, мешающий стрелять в цель, не стали. Слаженно вытащили из кобур пистоли, досыпали на полки порох на всякий пожарный, и произвели выстрелы. Потом так же степенно, точно, как учили, отцепили с поясного ремня штык и вставили его в ствол штуцера. Даже гордость Ивана Яковлевича за гвардию взяла. В самом деле — гвардия.

У Ивана Яковлевича штыка к его новому дивайсу не было, и он вытащил из ножен свой любимый адмиральский кортик. И…

Брехта сильно дёрнули сзади за ремень и потащили за спины приготовившихся к бою гвардейцев.

— Ваше Высочество, брось чудить, — злой Семён Салтыков не остановился, и даже, оттащив министра метров на пять, движение не прекратил.

— Всё, Семён Андреич, отпусти, дальше сам. Осознал. Виноват, — даже руки поднял, чтобы показать, что сдаётся. Но подполковника преображенцев это не остановило, ещё метров десять протащил не упирающегося уже Брехта.

— Иван Яковлевич, ну имей совесть, себя не жалко, так меня пожалей, детушек моих. Как ни хорошо ко мне Государыня относится, но за гибель твою, если не уберегу, колесует. Так мне перед отбытием из Риги и сказала, а семью всю в Берёзов. Чего я тебе плохого сделал? А сестрицу ты знаешь, у неё не отговоришься, пообещала — выполнит. Не лезь ты, Ваше Высочество, в гусчу саму. Справятся без твоего ножика гвардейцы.

— Всё. Хватит волочь меня. Осознал. Показывай, как из этого оврага выбраться? — слышно было хреново. Кругом такой ор стоял, что и себя с трудом услышишь, потому друг другу в уши кричали.

— Не, — Салтыков затряс головой, так что кепка с неё слетела, — Не дам никуда выбираться. Стрельнёт кто. Туточки и постоим.

— Так боем руководить надо, — попытался освободить ремень от руки салтыковской Иван Яковлевич.

— Я университетов не кончал, Иван Яковлевич, но за дурака-то меня не держи. Минуту назад не надо было тебе ничем руководить, а сейчас приспичило. Да и как там руководить. Там сейчас такая мясорубка идёт, не до руководства им.