Польская линия

— Приемная председателя Совнаркома, Горбунов. Владимир Иванович, что у вас произошло сегодня с книжником?

— С книжником? — растерянно переспросил я. Интересно, а откуда в приемной Ленина знают о записке? Но Горбунов, оказывается, имел в виду совсем другого книжника.

— Книжник — наш выдающийся пролетарский поэт товарищ Придворов, — пояснил секретарь товарища Ленина. — Так вот, он написал на вас жалобу. Дескать, сотрудник ВЧК, фамилия неизвестна, но в мандате сказано, что особоуполномоченный, отобрал у него ценную книгу, обещал избить.

— А почему вы решили, что это я? — осторожно поинтересовался я.

Горбунов сдержанно хохотнул.

— Я позвонил в канцелярию ВЧК, попросил, чтобы мне представили список особоуполномоченных ВЧК. Их, как вы знаете, не так уж и много, но в списке есть и фамилия Аксенова. Я и решил, что кроме вас, никто не станет связываться с таким сутяжником вроде поэта Придворова и выяснил, что вы в Москве. Так это действительно вы?

— Николай Петрович, это вам надо в чека работать, а не мне, — перебил я будущего академика. — Вы нам всех контрреволюционеров и агентов мирового империализма отловите. А если серьезно, то конфликт у меня был. Но дело происходило немного не так.

Может, кому-то покажется, что я решил подольститься к личному секретарю Ленина, но, право слово, сказал от души. Горбунов еще разок хохотнул.

— Спасибо, конечно, но контрреволюционеров своих будете сами ловить, а меня и без них дел хватает. А еще дураков… Скажите, в двух словах, что там у вас случилось? Избили вы пролетарского поэта, с него не убудет, а мне Владимиру Ильичу докладывать.

Я вздохнул и вкратце пересказал секретарю Ленина инцидент с первоизданием Чулкова. Правда, название отчего-то постеснялся сказать.

— Я так и думал, — изрек Горбунов, и повесил трубку.

В свою очередь, я положил трубку на рычаг, перевел взгляд на сидевшего неподалеку подчиненного, не сразу сообразив — о чем мы с ним говорили. Вспомнив, спросил:

— Извините, Вадим Сергеевич, отвлекся. Мы с вами остановились на документах. Что вам потребуется?

— Вы же нам с Холминовым мандаты выдали, что мы внештатные сотрудники ЧК. Такого документа по нынешним временам — за глаза и за уши хватит. Может, что-нибудь на месте раздобудем, на всякий случай. Я один червончик для такого случая припасу.

— А удастся? — засомневался я.

— Владимир Иванович, — заулыбался бывший поручик. — Да я за золотой червончик в Норвегии документы сделал, а уж там и полиция строже, и чиновники не такие алчные, как у нас. Может, у меня еще и сдача останется.

Глава 5. О первых разведчиках

Москва начала надоедать, и я был рад, что мы наконец-таки тронулись. Поезд увеличился до десяти вагонов — пять моих, три Артузовских, и еще два нам прицепили железнодорожники — мол, доставите до Смоленска, а там отцепите Я возражать не стал, Артур тоже, только Карбунка придирчиво проверил их содержимое. Правильно, ему положено как начальнику поезда. Но ничего крамольного в вагонах не обнаружилось, только самые обычные железнодорожные рельсы и костыли. Артур, помимо помощников, вез еще пополнение для особых отделов двух фронтов — человек двести, не меньше.

Теперь в хвостовом вагоне у нас появился специальный кондуктор с двухцветным фонариком. Красным он машет машинисту паровоза, а белым другим поездам. Нет, наоборот: белым светом сигнализирует своему машинисту, что все в порядке, вагон не отцепился, а красным — чужим поездам — мол, не наезжайте на нас, опасно.

Виктор Спешилов в юности мечтавший о карьере помощника машиниста немало понарассказывал мне о тонкостях железнодорожной жизни. Например, почему он мечтал стать именно помощником, а не механиком (тоже узнал от Виктора, что изначально машинистов называли механиками). Оказывается, главная задача помощника — следить за топкой. Кочегар только кидает уголь, а помощник по цвету угля, оттенкам пламени и даже по гудению должен определить и расход угля, и скорость. При нашей угольной нищете (кто в мое время в это поверит?) за экономию топлива поездной бригаде полагалась внушительная премия порой сопоставимая с месячным жалованьем, а иной раз и значительно его превышавшая. Спешилов поведал, что однажды его поездная бригада отхватила тысячу рублей премии! Правда, ему досталось лишь сто, а остальные деньги поделили машинист с помощником, но для кочегара, получавшего двадцать рублей в месяц, сотня — бешеные деньги.

Я сидел в салоне, уставившись в окно, с которого пока сняли броневой щиток, и пялился на проплывавшие мимо домики и домишки, сменявшиеся редкими березками, что отличало среднерусский пейзаж от привычного северного, когда за окном плывут сосны и ели. Рассматривал деревеньки, пытаясь понять — мы еще в Москве или уже нет? В моей истории эти деревушки давным-давно стали частью русской столицы, а здесь?