Польская линия

— Преображенский — это Филипп Филиппович? — решил уточнить я, записывая фамилии. — А Борменталя?

— Преображенского зовут Иваном Степановичем. А доктор Борменталь, как я знаю, в эмиграции.

— Спасибо, Евгений Николаевич, вы нам очень помогли. Я сейчас же отдам приказ об аресте указанных вами лиц.

— Почему об аресте? — вытаращился доктор. — Я говорил о врачах, что смогут провести независимое расследование.

— Доктор, неужели вы всерьез полагаете, что кто-то сейчас начнет проводить независимую экспертизу, созывать комиссию? Воображаете себя умником, а ума не хватило, чтобы придумать более сложные диагнозы. Ну, куда годится, везде писать — паховая, спинномозговая грыжа, плоскостопие? Вот, — потряс я листом бумаги с рапортом Татьяны. — Простая сестра милосердия сумела раскрыть вашу аферу. Для трибунала этого вполне достаточно. Но я вам честно скажу — мне неинтересно расширять круг задержанных лиц. И так из-за вас придется производить аресты в Москве, допрашивать этих самых Преображенских с Борменталями. Наверняка вы назвали лиц, повлеченных в вашу преступную деятельность. У меня сейчас дел выше крыши. Потому мне гораздо проще записать, что вы являетесь убежденным антисоветчиком, что из идейных соображений и абсолютно бесплатно, пытались сорвать мобилизацию призывников в Красную Армию. Теперь вопрос — скольких людей вы потянете за собой? Давайте остановимся на губвоенкоме, фельдшерах Истомине и Головко, уже задержанных нами. Они, кстати, уже дали признательные показания. Мол — вы ввели их в заблуждение, они раскаиваются. Но я могу порвать их признания, если хотите. Лучше всего, если вы сообщите, что действовали в одиночку, что все остальные не знали о ваших махинациях. Мы вас быстренько расстреляем — даже без трибунала, могу и своей властью, совсем не больно, обещаю, ваши коллеги получат по году условно. С военкомом… Ну, этого из партии исключат, на фронт отправим. К чему хорошего человека расстреливать?

— Нет, так дело не пойдет, — твердо заявил Митрофанов. — Если уж под расстрел идти, то всем вместе. И товарищу Коромыслину вместе со мной к стенке становиться.

— А военкома-то за что? — сделал я удивленные глаза. — Он же не врач, откуда ему знать? Вы признаетесь, что ввели товарища Коромыслина в заблуждение.

— То есть, меня расстреляют, а военный комиссар останется жив?

Я кивнул. И тут доктор заявил:

— Пишите. В феврале месяце сего года ко мне обратился наш военный комиссар Коромыслин, и предложил сделку — я освобождаю призывников от службы, а он платит мне за каждого человека. На тот момент мы ждали, что польская армия войдет в Смоленск, так что деньги будут нелишними.

— Странно, — сказал я, уже вполне искренне. — А военком уверял, что это вы вовлекли его в заговор, и рассчитывались золотыми червонцами. Кстати, у него при обыске было изъято двести золотых монет.

— Вот, сволочь! — вскипел доктор. — А мне платил по сто крон за человека.

— Австро-венгерских? — развеселился я.

— А каких же еще? Обещал, что их можно поменять на польские марки.

Ай да военком. Рассчитывался валютой уже не существующей страны, а сам получал золото. Он же и меня почти провел.

— Об аресте вас кто предупредил?

— Заступов, помощник военкома позвонил. Сказал, чтобы я побыстрее убирался, — кивнул Митрофанов.

Что ж это я всех сотрудников военкомата не арестовал? Упущение.

— Почему в Минск? Поближе к границе?

— В Минске стоит штаб фронта. Коромыслин как-то сказал, что меня сможет защитить товарищ Фуркевич. Чтобы я, по прибытию, немедленно с ним связался.

Я не знал, кто такой Фуркевич, но признаваться в этом нельзя:

— А почему именно он?

— Фуркевич служит начальником отдела в штабе у Тухачевского… Говорят, он близкий друг самого командующего фронтом.

Вона как… Близкий друг комфронта, способный защитить доктора, а заодно и похлопотать об освобождении самого военкома. А ведь все могло сложиться. Тухачевский в этих местах — основная сила. Да и в Москве у него много покровителей. Чтобы арестовать комфронта, даже уровня Дзержинского мало, понадобится решение Политбюро.

— Может так быть, что именно Фуркевич давал деньги Коромыслину?

Митрофанов только пожал плечами.

— Я видел его с Коромыслиным, но не уверен, не знаю.

Жаль, что доктор не знает. Придется выяснять самому. Во-первых, передопросить военкома. Во- вторых, арестовать его помощника. А в-третьих, провести превентивный арест этого самого Фуркевича. Начальник отдела — это не командующий фронтом. Самому изладить или попросить Артузова? Пожалуй, это его уровень, а не мой. Что ж, столица может и подождать несколько дней.

Глава 16. О начальниках губчека ​

Разумеется, Артузов знал, кто такой Федор Эмильевич Фуркевич. В прошлом — кадровый офицер, а нынче начальник отдела военных потерь штаба Западного фронта.

Отдел, что он возглавляет, это не оперативное или разведывательное управления, и даже не мобилизационное, но все равно, в иерархии РККА, начальник отдела штаба фронта шишка немалая. А если допустить, что Фуркевич еще и близкий друг Тухачевского, то ой-ой-ой.