Польская линия

— Клоун ты из погорелого цирка, а не поэт. — Толстомордый попытался дернуться, пришлось немножко сжать пальцы, и он притих. — Я тебе сейчас пинков надаю, и никто тебя не спасет — ни Троцкий, ни Бухарин. А когда узнают, что поэта Всея Руси отпинали, смеяться станут, и все.

Пинать, разумеется, я его не стал, но дал тычка в спину, чтобы прочувствовал, что следует вести себя с незнакомыми людьми более вежливо. Надеюсь, урок пойдет на пользу. Хотя, этому гражданину (но не поэту!), никакие уроки не помогут.

Настроение уже подпортилось. И встреча с Наташей оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял. К тому же в ее кабинет то и дело заглядывал народ, что-то спрашивал, с любопытством смотрел на ответственного сотрудника Коминтерна и довольно-таки молодого мужчину в непривычном для этого времени штатском костюме. Все, что мы смогли себе позволить — это поцеловать друг друга.

— Вечером увидимся? — поинтересовался я.

Наталья Андреевна лишь кивнула. Что ж, уже хорошо. Но, елки-палки, оказывается, забыл переложить письмо Полины из гимнастерки в пиджак. Спрашивается, как я теперь стану отчитываться? Впрочем, Наташа такой человек, что поверит и на слово. Я бы ей поверил.

— Без бороды тебе лучше, — сказала Наталья. Вздохнув, добавила: — Моложе выглядишь. И костюм хорош, по парижской моде.

Парижская мода, подозреваю, ушла вперед года на два-три, но кто в России сумеет угнаться за этой переменчивой особой?

— Володя, у меня к тебе дело, — деловито сообщила Наталья Андреевна. — Мой знакомый французский журналист хотел бы взять у тебя интервью.

— Именно у меня? — удивился я. Не того я полета птица, чтобы французские журналисты желали брать интервью.

— Ну, скажем так, не только у тебя, а вообще, у людей, проживающих не в столице, а в провинции. Мишель Потье — французский коммунист и журналист.

— Потье? — переспросил я. Фамилия отчего-то казалась знакомой. А где я ее слышал, не помню. Может, в романах Дюма?

— Это другой Потье, — отмахнулась Наташа. — У нас ведь тоже — есть просто Голицыны и князья Голицыны.

— Ну, другой Потье, так другой, — покладисто согласился я. Можно подумать, что я знаю, кто «этот» Потье.

— Так вот, Мишель работает в одной газете. Она не коммунистическая, а социалистическая. Знаешь, в чем разница?

— Конечно не знаю. Откуда нам, серым и убогим знать? — фыркнул я.

— Извини Володя, — слегка смутилась Наташа. — Иногда забываю, что ты уже не тот бестолковый мальчишка.

Вскочив с места, моя бывшая начальница подбежала ко мне и крепко поцеловала. За этот поцелуй можно все простить. Я уже собрался сграбастать любимую женщину, усадить на колени, но она вырвалась и убежала на свое место. Погрозив мне кулачком, кивнула на дверь — мол, бдят! Продолжила:

— Его читателей интересует не только Москва и Петроград, но и другие города России. И мне поручено помочь Мишелю с организацией интервью. Я, когда узнала, что ты в Москве, решила, что товарищ Аксенов не станет отказываться.

Звучит, вроде бы, правдоподобно, но есть кое-какие нюансы.

В той жизни давать интервью я смог бы лишь по разрешению вышестоящего начальника. И даже не по разрешению, а по приказу. Давать интервью по личной инициативе? Да боже упаси! Такие вещи, как сотрудничество с прессой, строго регламентированы. Вот и сейчас, едва Наталья упомянула о сотрудничестве с прессой, я задумался. А имею ли я право давать интервью да еще представителю зарубежного СМИ без разрешения Дзержинского?

Любой сотрудник спецслужб шарахается от журналистов, как черт от святой воды. Скажешь одно — услышат другое, переиначат по-своему, а потом иди, доказывай, что ты совсем не это имел в виду. Так что товарищи представители второй древнейшей профессии вам прямая дорога в пресс-службу, где сидят улыбающиеся девочки и немолодые юноши, они вам всю информацию и предоставят. Дозированную, согласованную и все прочее.

Но недопонимание — это полбеды. Во все времена дипломатия и журналистика — лучшее прикрытие для шпионов.

Борис Алимович Сагадеев, который бывшего Генерального штаба экс-полковник, рассказывал на лекции, как немецкие и австрийские разведчики накануне Первой мировой войны «разводили» наших офицериков на выдачу государственных тайн.