Польская литература ХХ века. 1890–1990

В родном доме его принимают радостно и взволнованно, казалось бы, с открытым сердцем, но постепенно выясняется, что повстанец в сущности мешает с трудом налаженному быту обитателей усадьбы, которые благополучно, хотя и не без лишений, просуществовали трудное время и стремятся продержаться и дальше. К тому же его семья, хотя и чтит в нем героя, вовсе не разделяет его убеждений, впрочем, убеждений двухлетней давности, когда Петр вопреки воле отца ушел из дома в лес. Нынче же и сам Петр на распутье, и ему еще предстоит сделать выбор…

Накануне восстания Петр исповедовал идеологию действия, которое «не только уничтожит русскую неволю, но и поднимет оружие против несправедливости, нищеты и унижения народа».

Действительность оказалась совсем иной. Польский крестьянин не поддержал шляхетского восстания. В болезненных воспоминаниях Петра возникают картины не только героизма, но и подлости в лагере повстанцев, кровавые и жестокие сцены: изнасилование женщины, подозреваемой в предательстве, убийство противника восстания старика-аристократа, повешение крестьянина, который много лет служил «в солдатах» в русской армии, бегство предводителя восстания за границу…

Залевский написал роман не столько о восстании, сколько о душевных терзаниях одного из его участников. Петр пытается понять, что же с ним произошло, кто он – герой, борец за правое дело или дезертир, приспособленец. Перед ним открываются две возможности. Одна из них – это перспектива «позитивного» сотрудничества с угнетателями, другая – «романтическая» перспектива продолжения борьбы, заведомо обреченной на поражение. Петр не может и не хочет принять ни одной из них. Хотя восстание обернулось бессмысленной (в данном историческом времени) кровавой трагедией, но он не предал его, а перспектива каждодневной кропотливой борьбы за существование представляется ему не менее бессмысленной, чем романтический бунт. В тифозной горячке героя искушают с разных сторон, ведут спор за его душу реальные люди, видения, его собственные мысли. Моральная дилемма Петра так и остается нерешенной, как остается неясной и дальнейшая судьба героя, но это для писателя не столь важно. Главное, что его герой отвергает обе перспективы, предоставленные ему историей, свое несогласие с существующим порядком вещей. Залевского, как это следует из сложного повествования, насыщенного реальными и сновидческими размышлениями Петра, интересует не описание перипетий героя, а реконструкция процесса его мышления, трагической раздвоенности его сознания, соотнесенной с возможностями исторической эпохи.

Исторический роман в письмах «Почтовые вариации» (1972) – одна из лучших книг К. Брандыса. Важные вехи польской истории за двести лет, начиная с 1770 и кончая 1970 годом – Барская конфедерация, восстания Костюшко 1830 и 1863 годов, начало социалистического движения и деятельность царской охранки, переворот Пилсудского в 1926 г., наконец, события марта 1968 г. – освещаются в переписке представителей нескольких поколений семьи Заберских. Мастерски стилизованные в духе соответствующей эпохи письма Заберских сгруппированы попарно, и каждый из пишущих выступает дважды – в роли отца и в роли сына, выступает в двух, кардинально разнящихся между собой стадиях своей жизни. В каждом из поколений индивидуальные характеры и поступки героев зависят от общественно-политических обстоятельств, и в каждом из поколений романтические юношеские порывы сменяются к старости прозаическими житейскими заботами.

В романе «Царские врата» (1975) Анджея Стойовского (р. 1933), автора нескольких романов и повестей из жизни Польши XVIII в., рассматривается история Дмитрия Самозванца, его появления в Польше и похода на Москву как часть более общего замысла – присоединения России к латинскому миру. По форме роман самообвинительное донесение в инквизиционный суд иезуита, участника и свидетеля событий. Повествователь (а вместе с ним и автор) приходит к пессимистическому выводу о невозможности понять смысл истории и человеческих деяний. «Можно было бы утверждать, что мы поняли, каким образом и почему все происходило – и что происходило. Сначала нам нужно было бы знать все о нас самих. Но если бы мы столько знали, мы были бы самим Богом. Он же в неизмеримой мудрости своей, в милосердии своем избавил нас от этого знания. Мы отворачивали лица, закрывали свои головы, заслоняли глаза перед правдой. И это хорошо»{182}, – заключает свой рассказ иезуит.