«Мой единственный, дорогой!
Я прибыла в Валевицы вчера в девять вечера. Сегодня утром меня разбудило твое письмо, озарившее мне день. Оно пришло быстрее, чем я доехала, но что поделаешь, у него нет старых костей и ему не приходится трясти их на ухабах. Дорогой, ты не представляешь себе здешних дорог! Я думаю, что до тебя уже дошли некоторые из писем, отправленных мной, когда только бывала возможность; но я хотела бы, чтобы это было другим. Это ответ на твое письмо, которое я поняла и которое меня сделало счастливой. То и дело читаю его и буду еще перечитывать. Наша разлука часто гнетет меня своей тяжестью, но эта тяжесть исчезает, когда я полностью сознаю, как мы тесно друг с другом связаны… О, муж мой, который является мною, в каком бы ни был ты отдалении, ты всегда со мной! То, что ты пишешь об Александре, радует меня и наполняет весельем. Поцелуй его и потрепли за волосы от моего имени. Не хочу скрывать от тебя, что чувствую себя довольно слабой. Иногда бывает предчувствие чего-то, чего я страшусь. Делаю все, чтобы этому не поддаваться; стараюсь думать, как бы ты над этим подшучивал; стараюсь бороться с глубоко укоренившейся во мне, я знаю об этом, склонностью не противодействовать беде, которая мне угрожает. Ничто не помогает, даже мысль о спящем во мне ребенке. Какое-то глупое состояние, и сегодня, когда буду в Кернози, помолюсь еще раз в часовне и найду силы посмеяться над своими страхами. Я вижу, что это письмо, которое должно было быть таким теплым и нежным, опечалит тебя. Но все же пошлю его, потому что как же я могу что-то скрывать от тебя? Ты будешь хотя бы знать, что я отношусь к нашей женитьбе так же, так ты. Это сущая правда. Если бы я знала, что умираю, то плакала бы не от того, что ухожу из этого мира, а от мысли о твоем одиночестве после моего ухода. По мере того как я пишу тебе, моя смелость оживает, но письмо посылаю тебе трусливое, потому что я трусиха. Прости меня, дорогой. Малышу напишу.
Твоя всегда любящая жена Мария»
Доктор Чекерский после тщательного исследования пациентки установил у нее полное истощение организма и застарелую болезнь почек, которая под влиянием беременности угрожающе обострилась. Врач заявил будущей матери, что ей ни в коем случае нельзя будет самой кормить ребенка, так как она может поплатиться за это жизнью. С таким диагнозом Мария вернулась в Бельгию.
Между тем токсикоз все не прекращался и продолжался до того самого момента, когда у нее начались схватки. Наконец, 9 июня 1817 года она родила сына, которого назвали Рудольфом. Мальчик получился большой и хорошо развитый, но его рождение оказалось роковым для матери. Произведя на свет третьего сына, Мария совсем слегла. Мучаясь от боли (вероятнее всего, это была почечнокаменная болезнь) и чувствуя приближение конца, она настояла на том, чтобы муж добился у военных властей разрешения вернуться в Париж. Она хотела умереть во Франции, ставшей дня нее второй родиной.