Польские народные сказки

Звать крестьянского сына Павлом, а матушка Павлушей кликала.

Куда он путь держит? Почему дома не сидит?

Нет у него дома, нет своего угла, негде ему голову приклонить. Матушки давно в живых нет, а отец весной занемог и помер.

Кроме хаты убогой, ничего у отца не было: ни клочка земли, ни скотины.

Вот и пришлось Павлу хату продать, крова лишиться и на вырученные деньги отца похоронить. Ведь за все платить надо: гробовщику — за гроб, могильщику — за могилу, ксендзу — за отходную молитву, служке за то, что землю святой водой окропил, звонарю — за звон погребальный.

Что за хату выручил — за похороны заплатил. И все-то его богатство — десять пальцев, с этими помощниками и отправился он работу по свету искать.

Вот дошел он до перекрестка, в какую сторону сворачивать, не знает. Сиротский хлеб везде горек. Постоял-постоял и надумал в город Ополье идти. Там князь, говорят, богатый.

У князей да графов, известно, полей, пастбищ, лугов столько, что ни за день, ни за два не обойдешь, а волов, овец, коз, гончих псов — не счесть! Вот и нужны им пахари, пастухи да псари.

"Авось и для меня там работа найдется", — решил Павел и свернул на дорогу, что в Ополье вела.

Долго ли, коротко ли он шел и в высокую стену городскую уперся. Повезло ему. Нанялся он в подпаски, овец с ягнятами пасти.

На другой день, чуть только солнышко взошло, вывел его старый пастух на луговину, что к густому темному лесу спускалась, и говорит:

— Паси овец на лугу, до самой речки гоняй, а в лес смотри не пускай.

— Почему? — спрашивает Павел.

Нахмурился пастух, на лес с опаской поглядел и говорит:

— В лесу три великана живут. Меньшой до верхушки мачтовой ели рукой достает. Старшому самая высокая сосна по пояс. Нас, людей, великаны лютой ненавистью ненавидят. Увидят в лесу овец, поймают тебя и вместе с овцами, как букашек, растопчут — и следа не останется. Смотри в лес не ходи!

Вот высохла роса, и погнал Павел овец на пастбище. И, как пастух велел, в лес не заходит, по краешку пасет. В лесу трава — по пояс, сочная, густая, а на пастбище — чахлая, солнцем выжженная, скотом вытоптанная. А под соснами — земляники, будто кто полное лукошко красных бус рассыпал.

День проходит, другой...

Пасет Павел овец на лугу, но трава сочная и земляника красная так и манят его в лес. Вот и думает он: "Далеко в лес овец не погоню, а с краю, на опушке, пускай себе попасутся, сочной травы вволю поедят. А я земляникой полакомлюсь".

Погнал он свое стадо в лес. Овцы сочной травы вволю наелись, даже бока у них раздулись.

Стало солнце к закату клониться. Павел стадо в овчарню пригнал, а старый пастух и говорит:

— Уж не в лесу ли ты, сынок, овец пас? Больно бока у них круглые.

— Да нет... — не признается Павел. — В низине пас, возле речки.

Один раз сошло с рук, осмелел подпасок и перестал густого леса бояться. Каждый день пасет там овец, каждый день все дальше и дальше в лес заходит. И ни разу великанов не повстречал, а овцы возвращаются вечером, словно бочки, толстые.

"Небось выдумал старик про великанов, — думает крестьянский сын. — Неделю уже по лесу хожу, а о них ни слуху, ни духу".

И осмелел подпасок еще больше.

Проходит неделя, другая... Вот зашел он как-то со своими овечками подальше в лес. А там на поляне старый дуб растет, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрывает. Зашелестит листьями — по лесу шум идет, будто море разбушевалось.

Овцы вокруг дуба пасутся, а Павел в тени сидит и горстями землянику ест. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер, дуб ветвями закачал, листьями зашелестел, словно песню запел.

Заслушался Павел. А шелест и впрямь в слова складывается, в песню выливается:

Павлуш-ш-ша... Павлуш-ш-ша...

Навостри-ка уши

И тихонько слушай

Вещий голос мой,

Вещий голос мой.

Прихватив лопату,

Приходи сюда ты

В темноте ночной,

В темноте ночной,

И поглубже яму

Подо мною прямо,

Не робея, рой,

Не робея, рой.

Знай отныне тайну —

Меч необычайный

Спрятан подо мной,

Спрятан подо мной.

Долго под камнями,

Оплетен корнями,

Он хранился там,

Он хранился там.

Этот меч разящий,

Пламенем горящий,

Я тебе отдам,

Я тебе отдам.

Кто тот меч достанет,

Самым сильным станет,

Кто мечом тем рубит,

Великанов губит.

Рой порой ночною

Яму подо мною,

Но все делай сам,

Но все делай сам.

Этот меч разящий,

Пламенем горящий,

Я тебе отдам,

Я тебе отдам.

Павлуш-ш-ша... Павлуш-ш-ша...

Павла холодный пот прошиб. Значит, старый пастух не выдумал про великанов! Глянул он направо, глянул налево и поскорей овец из леса погнал.

"Надо темной, безлунной ночки дождаться", — подумал подпасок и стал ждать.

А ждать пришлось долго: на небе ярко светила полная луна. Но вот стала она всходить все позже и позже и, как серебряный шар, медленно перекатывалась с востока на запад. Наконец она начала худеть. Вот пропал у нее правый бок, словно его кто откусил. Худела, худела луна и превратилась в тоненький серпик, а потом и вовсе исчезла.

Высоко на небе мерцают звезды, а на земле темно.

"Пора", — решил подпасок, выскользнул потихоньку из овчарни и к темному лесу зашагал.