Польские повести

— Не будь, Эмилька, такой, такой… — начал было я, не в силах справиться с овладевшим мной смущением. Мне было неловко еще и потому, что, когда она сказала про отъезд, я прежде всего подумал о Сабине. И тут я вспомнил о письме! Сунул руку в карман — письма не было. Я вскочил на ноги.

— Эмилька, письмо… — крикнул я и помчался вниз с обрыва, по крутому склону которого мы недавно вскарабкались.

Альберта я увидел уже издали. Он сидел все под той же вербой, с которой недавно спрыгнул, и читал письмо, то самое письмо, близко поднося его к глазам, чтобы разобрать, должно быть, расплывшиеся в воде буквы. Он сидел раздетый, в одних трусах, а свою вымокшую одежду расстелил на солнышке.

Я во весь дух помчался вниз и через мгновенье уже стоял перед ним.

— Дяденька!

Он поднял голову, посмотрел на меня без всякого удивления и улыбнулся уже знакомой мне чуть насмешливой улыбкой, а потом точно так же, как там в лесу, приложил палец к губам, призывая молчать. Я пришел в ярость, потянулся за письмом, но Альберт своей большой рукой схватил меня сразу за обе руки и притянул к себе, а потом, повернув голову в сторону реки, спросил:

— Скажи, братишка, кто это?

Слегка раздвигая нависшие ветви, я глянул вниз.

— Сабина! — с жаром шепнул я. — И письмо ей. Отдай!

Но Альберт словно бы и не слышал моих слов. Он стиснул с такой силой мои руки, что мне пришлось сесть.

— Сабина. Сабина, — шептал он. — А я ее не узнал.

Мы оба молча смотрели вниз. Теперь вся речная излучина была озарена солнцем. Подобрав платье выше колен, Сабина сидела на выступавшем из воды камне. Прозрачная вода просвечивала до самого дна. Каждый раз, когда Сабина шевелила ногой, по воде во все стороны расходились радужные искорки. В зеркале воды я видел маленьких рыбок, они подплывали к Сабининым ногам, касаясь ее белой гладкой кожи. Сабина словно бы затеяла с ними игру.

Картина, которая мне открылась, дышала такой чистотой и покоем, что я забыл об Альберте, и об Эмильке, и обо всем на свете. Альберт отпустил мои руки и с нескрываемым восхищением долго смотрел на Сабину. Вдруг из речных зарослей вылетела стрекоза, за ней — другая. В каком-то нервном, тревожном полете, словно бы по начертанным заранее пересекавшим друг друга линиям, они закружились над Сабининой головой, потом соединились в объятиях и сели на ее голое плечо.

Альберт вдруг схватил свою одежду и, не обращая на меня никакого внимания, отбежал в сторону. Через минуту, уже одетый, он стоял на другом берегу прямо напротив Сабины. А она, заглядевшись в воду, все еще не замечала его.

— Сабина! — позвал он.

Сабина подняла голову. Вскочила, словно собираясь бежать, но, увидев, что это бессмысленно — прямо за ее спиной была водная гладь, а чуть дальше круто поднимались вверх отвесные прибрежные скалы, — снова села, прикрыв колени платьем.

Она долго, не отрываясь, смотрела на Альберта.

— Альберт? — тихо и неуверенно сказала она.

— Узнала меня! — обрадовался он. — А вот я тебя не узнал. Как же ты выросла! И такая стала красивая, ну прямо красавица.

Сабина потупилась от смущения.

— А у меня есть для тебя письмо, — оживленно продолжал Альберт. — Сам не знаю, как это получилось, но только выловил я его из воды. Прошу прощения за то, что расклеился конверт.

— Какое письмо! — спросила она тихо.

— А уж это тебе лучше знать! — Голос Альберта изменился. В нем зазвучали насмешливые, злые нотки. — Писал кто-то очень и очень влюбленный. Не догадываешься кто? Нет? Иди сюда, возьмешь письмо, прочтешь.

— Не хочу!

— Что значит не хочу? Письмо от моего шефа. От самого директора Пшеница.

— Не хочу! — повторила Сабина.

— Давай тогда поздороваемся. Иди, не бойся! — И он протянул руку.

Сабина не двинулась с места. И вдруг обеими руками закрыла лицо.

— Не гляди на меня так! Уходи отсюда! Слышишь, уходи!

— Да, видно, и здесь мне не больно рады, — вздохнул Альберт.

Он нагнулся, поднял лежавшую на камнях Сабинину шаль и, как был в штанах и в ботинках, вошел в воду. Он стоял рядом с Сабиной, почти по пояс в воде. Схватил ее за руку, с силой оторвал ее от лица, крепко пожал. Потом укутал ее плечи шалью.

— Ты вся дрожишь, — сказал он, — вставай, горная речка холодная, пойдем, поиграла с пескарями, и ладно.

— Не трогай меня. Уходи.

— Ну что же, пусть будет так. Вот твое письмо.

Он сунул ей в руку измятое письмо.

Она разорвала его, бросила в воду и улыбнулась Альберту.

— Меня шалью укрыл, а сам мокрый насквозь! Да еще стоишь в воде одетый…

— Джентльмен разговаривает с дамой только так. А ты подвинься немножко, если хочешь, чтобы я обсушился малость.

Но она оставила его слова без внимания.

— Если я погибну, виновницей будешь ты! — шутливо трагичным тоном произнес он.

Она рассмеялась громко и доверчиво, как ребенок. И невольно подвинулась на краешек камня. Альберт сел возле нее и, высоко задрав колени, уперся ботинками, с которых стекала вода, в край торчавшего из воды утеса. Он сунул руку в карман, вынул пачку сигарет и скривился.

— Размокли…