Чтобы не быть обвиненным в пристрастных, а отсюда и комплиментарных оценках проведенной советской контрразведкой агентурной разработки и преувеличении успехов, достигнутых по ряду направлений в операции «Трест», обращусь к исследованиям польских историков, а также деятелей эмиграции. Вот, к примеру, что утверждает автор монографии об истории польских спецслужб А. Мисюк: «В апреле 1927 г. в Разведывательном отделе 2-го отдела прошло совещание, в котором приняли участие руководители резидентур, действовавших на территории России. Целью встречи было определение последствий провала в работе с организацией „М“ и обсуждение сути начавшейся реорганизации всей восточной разведки… Оказалось, что вся восточная разведка была зависима от организации „М“. Многим резидентурам подставлялись агенты, подготовленные ГПУ… Последствием провала стала ликвидация резидентур („Р-7/1“, „0–5“ и „Искатель“, ограничение деятельности эстонской резидентуры „Балт“ (бывшая „Виттег“ и „Р-7“. —
Другой признанный авторитет в области изучения истории военной разведки Польской республики, автор монографии о межвоенном периоде ее деятельности — А. Пеплоньский — пишет: «Летом 1927 г. в работе реферата „Б-1“ Разведывательного отдела 2-го отдела наступил перелом. Компрометация большинства разведывательных резидентур после вскрытия аферы „МОР-Трест“ дала импульс для ревизии всей существовавшей тогда системы разведки. Размеры компрометации склонили тогдашнего руководителя реферата „Б-1“ ротмистра Александра Недзиньского к тому, чтобы сделать следующий вывод: „Разведка наша на Востоке полностью подавлена контрразведкой противника…“»[672]
.
Белоэмигрант С. Войцеховский, ссылаясь на воспоминания бывшего руководителя резидентуры «Р-7» капитана В. Дриммера, указывает, что последнему пришлось уйти в отставку после раскрытия истинной роли «Треста» и больше он к разведывательной работе никогда не привлекался. А ведь его резидентура ранее считалась во 2-м отделе ПГШ самой результативной[673]
. Этот же автор указывает, что сразу после бегства Опперпута в Финляндию туда для встречи с ним незамедлительно прибыл глава «Русского общевоинского союза» (РОВС) генерал А. Кутепов. Как известно, именно РОВС был главной мишенью агентурной разработки «Ярославец-Трест», и Кутепову было крайне важно убедиться в реальности утверждений Опперпута о легендировании чекистами МОЦР и в том, что с помощью оперативной игры КРО ОГПУ удалось длительное время сдерживать, а точнее, сковывать, активность РОВС на советской территории.Практически с этой же целью в Гельсингфорс был командирован и руководитель советского направления польской разведки майор М. Таликовский. Персонально для него это уже был, как минимум, третий удар со стороны нашей контрразведки. Я имею в виду провал подконтрольных полякам организаций «Центр Действия» (операция «Синдикат-1»), савинковского «Народного союза защиты родины и свободы» («Крот» и «Синдикат-2») и вот теперь МОЦР. Войцеховский как агент (псевдоним «Петровский»), находившийся на связи у Таликовского, знал от него и позднее вспоминал, что в Финляндии произошел конфликт между польским разведчиком и Кутеповым[674]
. Генерал пытался упрекать представителя 2-го отдела ПГШ в безоглядном доверии «Тресту», что якобы влияло и на доброжелательное отношение к МОЦР со стороны эмигрантов-монархистов. Таликовский отвергал все обвинения. Как бы там ни было, но через непродолжительное время после возвращения в Варшаву Таликовский вынужден был покинуть свой пост, который занимал с 1922 г. По некоторым сведениям, ушел с занимаемой должности и начальник Разведывательного отделения 2-го отдела ПГШ майор Работницкий. Несмотря на то, что глава 2-го отдела подполковник Т. Шетцель являлся одним из ближайших сподвижников Пилсудского, он смог продержаться на должности лишь полтора года и то, наверное, лишь потому, что осуществлял общее руководство сотрудничеством польской разведки с МОЦР всего пять последних месяцев.