Польский синдром, или Мои приключения за рубежом

В обувном отделе я купила сиреневые туфельки на шпильках и такого же цвета изящную маленькую сумочку. На сегодня хватит, подумала я, когда в парфюмерном отделе приобрела ещё краску для волос и множество всякой косметики.

Глава 4

Я с интересом рассматривала себя: мой новый имидж мне определённо нравился. Произошло необыкновенно быстрое превращение – осветлённые, гладко зачёсанные к затылку и завязанные в тугой узел волосы оттеняли матовую белизну кожи, подведённые глаза удлинились, заиграли зелёными огоньками, вспушенные тушью ресницы придали томность взгляду, розовая помада подчеркнула сочность губ.

Чёрный костюм шёл мне до умопомрачения, тончайшая, слегка кремовая блузка, дополняла его, а сиреневые туфли вместе с сумочкой были последним штрихом к создавшемуся образу деловой женщины. Перевоплощение было поразительным. Моё отражение улыбнулось мне из глубины зазеркалья.

Я вышла из номера впервые за несколько вечеров, считая, что имею на это полное право как гостья отеля. Особенно тягостными были вечера, когда так остро чувствовалась пустота, а ментальная тишина могла быть заполнена только включённым телевизором. Сателитарное телевидение транслировало массу разноязычных каналов, но ни одного русского. Я считала это дискриминацией и русофобией.

Холлы были ярко освещены. Зеркальные стены удваивали освещение и увеличивали пространство. Была атмосфера таинственности, свойственная вечернему времени.

Ещё днём я заметила маленький уютный бар, прислонившийся к отелю, где стеной служила анфилада окон, выходящих на бойкую часть тротуара. Мне неистово хотелось пить – во рту пересохло так, будто я путешествовала по горячим пескам под знойным солнцем пустыни без капли питьевой воды. Я решила заглянуть в этот бар и выпить чего-нибудь или просто купить минеральной.

Перед барменской стойкой на высоких винтовых стульях сидело несколько молодых женщин со скучными замороженными лицами. Вдоль стеклянной стены с видом на пешеходную часть улицы – пустующий ряд маленьких столиков. Скучающие лица, нехотя потягивающие через соломинки экзотические «дриньки», как по команде повернулись в мою сторону, несколько пар холодных глаз смерили меня оценивающе и со зловещим презрением. Их лица не дрогнули, оставаясь каменными, как застывшие маски.

Я почувствовала себя непрошенной гостьей в чужом доме и услышала лёгкий шепоток у себя за спиной в тот момент, когда развернулась и хотела выйти. «Жрицы любви», – подумала я, вспомнив, что гостиничные бары и рестораны являются горячими объектами и осаждаются, как крепости, представительницами древнейшей профессии. Мне тотчас же расхотелось пить, но и выходить я передумала, снова повернулась на каблуках и, словно, попав в музей алкогольных напитков, медленно прошла, разглядывая витрину за стойкой крохотного полукруглого бара, затем повернулась и прошествовала тем же самым путём к выходу, безразлично скользнув взглядом по каменным маскам, держащим восковыми руками яркие длинные стаканы.

В вестибюле было людно. Я остановилась в нерешительности. Старый лысый швейцар, похожий на мопса, днём всегда полусонный, теперь был до возбуждения оживлён и решал какую-то важную проблему в багажном отделении. Возле стойки администратора позёвывали два молодых человека в спортивных куртках, на зелёном велюровом с деревянными инкрустациями диване сидели две женщины средних лет в позах ожидания, а в кресле – седеющий мужчина в коричневой дублёнке с моложавым румяным лицом. Он держал в руках пожамканную газету и делал неимоверные усилия, чтобы снова и снова возвращать к газетным строчкам, подёрнутый истомой, блуждающий взгляд усталых глаз. Его немигающий взор оторвался от скучного набора букв и, в очередной раз, осоловело «проехался» по залу, остановился на мне и удивлённо застыл, руки опустились на колени, изжёванная газета выскользнула и медленно съехала на пол, но он явно забыл о ней.

В этот момент я отвернулась и решительно направилась в сторону ресторана мимо гардеробной и пана гардеробщика с вымученной подобострастной улыбкой, выпрашивающей чаевые.

В моей голове патетически звучал Полонез Ля мажор Фредерика Шопена. Подошёл метрдотель и сказал, что я могу сесть за любой свободный стол.

Меня всегда притягивала магия окон, они казались мне коридорами, ведущими в другие миры, и я, естественно, выбрала стол у окна.

Вечерний ресторан выглядел торжественно: столы утопали под белоснежными тяжёлыми скатертями, сверкали чистотой фужеры, старинные люстры наполняли зал серебристым хрустальным светом, их бегающие кристаллы световыми бликами дрожали и кружились на стенах и лицах.