Польский всадник

Я возвращаюсь из будущего в прошлое. Непосредственное настоящее, состоящее из ожидания и прогулок по Махине, как вращающаяся дверь, переносит меня от одного к другому. Менее чем за секунду, на расстоянии одного шага, выйдя из гостиницы, заранее взволнованный твоим будущим присутствием, и в нескольких метрах оттуда, на тротуаре перед пансионом, где дышат воздухом старики в шарфах и полушубках, разговаривая о грозах и урожаях полувековой давности, я слышу их голоса и вижу озябшие лица и разрушенные старостью фигуры, кажущиеся мне знакомыми. Почти всех этих людей я знал, когда они были сильными и энергичными, и именно постоянные сравнения между воспоминаниями и тем, что я вижу сейчас, – причина того, что лишь в этом городе я могу обрести ясное и полное осознание времени. Здесь для меня почти нет абсолютных незнакомцев, и любая дорога, избираемая во время бесцельных прогулок, оказывается невольным напоминанием какого-нибудь эпизода моей жизни. Этот большой толстый человек с длинными ушами и блаженным выражением лица, вылезший из кабины грузовичка на площади Павших и разговаривающий знаками с караульным у двери муниципалитета, – глухонемой Матиас. Мне кажется странным, что он реально существует вне моего воображения и наших разговоров с тобой. По бульвару Меркадо медленно идут навстречу два старика, останавливающиеся в пылу беседы через каждые несколько шагов. Один из них, более приземистый и крепкий, в вельветовом пиджаке, рубашке, застегнутой до самого горла, широком берете и очках с увеличительными стеклами, – лейтенант Чаморро. У него все те же поучительные манеры и голубая папка под мышкой, где, наверное, лежат вырезки из газет с подчеркнутыми строчками или отпечатанные на машинке отрывки из мемуаров, о написании которых он думал еще когда работал на участке моего отца. Лейтенант Чаморро до сих пор сохранил непреклонное чувство собственного достоинства и здоровье, приписывая это, наверное, своему анархистскому пуританству.

– Свежая вода и ни капли алкоголя, – говорил он нам, – библиотеки и школы вместо кабаков!

Он проходит мимо, не видя меня, грозя пальцем с видом обличителя и рассуждая о порочности наших времен. В приступе застенчивости я не решаюсь подойти к нему, хотя отец говорил, что лейтенант Чаморро всегда спрашивает обо мне. «Ну и ну, – восхищается он, – какой у тебя сын! С детства было видно, что он годится на нечто больше, чем работа в поле».