Польско-русская война под бело-красным флагом

Мне типа по барабану, что там Арлета считает на эту тему. Типа меня вообще не колышет, что там Магда вытворяет. Типа я даже совсем не озверел от ярости. Но моя нога ходит ходуном, а на столике из-за этого плещется в бокалах пиво. Тогда я смотрю в толпу, на люмпен-пролетариат, который безудержно прокатывается перед входом, сжимая в грязных лапах бело-красную сахарную вату и бело-красные сосиски. Это меня окончательно добивает, сначала полное отсутствие гигиены, бело-красный ты или красный, а потом сальмонелла и глисты такого же цвета. А потом рвота, бело-красные волны рвоты захлестывают город, девятый вал рвоты, который хорошо виден из космоса, чтобы русские знали, где наше государство, а где их и на какую всеобщую демонстрацию национальной солидарности против хищных захватчиков способна Польша. Магды нету, наверное, сидит себе за кулисой или в прицепе и быстро дает звукорежиссеру, чтоб усилил громкость, когда она будет отвечать на вопросы, что она любит из еды и какая погода ей больше нравится.

Я все же сдерживаюсь с трудом, горный велосипед — ладно, пусть берет, на здоровье, и пляжный мяч, и козырек от солнечной погоды, желаю успеха, но если она собирается, пользуясь моим отсутствием, официально давать всем подряд, это с ее стороны, извиняюсь за выражение, перегиб. И тут против своей воли я представляю себе этого организатора. Инженера-магистра и председателя жюри. Я вижу, как грубо он с ней обращается, как он безжалостен, в одной руке папка для бумаг, в другой калькулятор, а между делом он ее трахает, подсчитывая доходы и расходы Общества Друзей Польских Детей, считая курс доллара, считая алименты для своей жены с двадцатилетним стажем по имени София, считая на пальцах возраст своих детей. Магда спрашивает, как он думает, она красивая, а он тем временем расписывается в квитанции о получении заказных писем из районной прокуратуры. Он говорит, что она, конечно, очень красивая, она такая красивая, что пусть лучше к нему не поворачивается, потому что он сбивается со счета, он ошибается в расчетах, пасьянс у него не сходится, кубики в тетрисе путаются, поэтому лучше ей заткнуться и сосредоточиться на том, чтобы как следует ему дать.

— Нет, ты дальше слушай, дальше самое интересное, — говорит Арлета, когда видит, что я уже типа слегка задет и меня трясет от злости и ненависти. — Ты слушай, сейчас будет самое главное, — говорит она, — потому что этот типа организатор, ну, председатель этот, собирается ее увезти из города и забрать в Рейх. Меня, может, тоже возьмет, если все получится и не будет проблем с бумагами. Потому что на мне типа висит условное за участие в избиении, но он сказал, типа все можно уладить. Вот такие дела. Магда уезжает. Улетает в теплые края. Я типа вместе с ней. Так что мы, Сильный, уже не увидимся, поэтому раз в жизни будь на прощание человеком: кола и чипсы. Можно одни чипсы, потому что мочи нет, как жрать хочется.

Я еще какое-то время стою. Я стою, и те слова, которые она сказала, звучат у меня в голове как прямая трансляция с места несчастного случая, с места преступления, громкоговорители еще передают последние вздохи трупов, последние стоны свежеубиенных, шелест все еще растущих у них ногтей. Магду. Забирает. В Рейх. Председатель. Кто-то нажал на все кнопки одновременно, в паспорт шлепнули печать, шлагбаумы падают на головы прохожих, Анжела умирает посреди полового акта со Штормом, выплевывая через рот маленького черного обугленного младенца, Наташа сплевывает, и ее слюна зависает в воздухе на полпути. Арлета наклонилась и выколупывает чипсину из щели между досок стола, ее ноготь цепляется за доску. Барменша хотела сказать: спасибо, пожалуйста, но успела сказать только: спа. Потому что для меня вдруг все в один момент обрывается, вся эта ярмарка задерживается на полушаге, по условному знаку все дети разжимают руки, и бело-красные воздушные шары летят в небо, их хорошо видно из космоса, и масштаб явления трудно переоценить. Все вдруг как будто останавливается, ярмарка костенеет, праздник, побрызганный лаком для волос, застывает, всему конец. Что-то падает, кто-то смеется, на сцене все новые коллективы исполняют все более новые, чем предыдущие, песни. А теперь конец, точка в конце сложносочиненного предложения, бело-красные флаги спущены до половины, у Арлеты развязались шнурки в кроссовках. Тут и сказочке конец, свод амфитеатра раскалывается и падает на исполнителей.

— Эй, Сильный, ты только не вздумай меня продинамить, слышь. Сильный? — говорит Арлета.

Я молчу. Ни слова. Смотрю. Смотрю. Ни слова.

— Ну, Сильный же, меня знаешь как плющит, если ты не купишь мне чего-нибудь пожрать, я просто умру от голода, — стонет Арлета и, заметив застрявший в столе кусок колбасы, опять выколупывает его ногтем и съедает, но потом выплевывает назад на стол и говорит: — Это что-то другое, но не пойму, бля, что.