Польское Наследство

Несмотря на хищное выражение лица, в обычной обстановке Рагнар производил впечатление добродушного, обходительного человека — радовался удачным шуткам, внимательно выслушивал собеседников, улыбался приветливо. Роста он был чуть ниже среднего, телосложение имел обыкновенное, придавал большое значение своему гардеробу — одет был всегда просто и элегантно. Говорили, что в юности он участвовал в походах норманнов в Италии, и два года провел в Константинополе в качестве члена Варангской Охраны. Проверить все это было совершенно невозможно. Наверняка знали только лишь, что состоял он приближенным Эймунда до самой смерти последнего, а затем, когда, казалось, влияние Неустрашимых вот-вот сойдет на нет, неожиданно сплотил Содружество, путем убеждений и угроз заставил Совет назначить на освободившиеся шесть мест из девяти своих людей (а как эти места оказались свободными — об этом боялись не то, что болтать, но даже думать), и ввел строгий контроль над денежными поступлениями. Бесшабашный вояка Эймунд и выскочка-карьерист Константин запросто терпели большую степень вольничания в рядах, памятуя о старых варангских традициях, отзываясь почтительно о старшем поколении, торжественно понижая голос, когда речь заходила о Рагнхильд — вдохновительнице Содружества. Рагнар оставил от традиций лишь видимость — Неустрашимые подчинялись ему, и только ему, земли и деньги получали только по его приказу, убивали и оставляли жить по его приказу, вели переговоры с властителями по его приказу. Вербовка и контроль новых членов Содружества поставлены были на деловую основу — воеводам и землевладельцам обещали и даже предоставляли блага, но горе тому, кто, посвященный в секреты Содружества, желал из него выйти — по приказу Рагнара семьи изменников уничтожались целиком. Возможно, не все изменники на самом деле являлись таковыми. Зато лояльность оставшихся в живых укреплялась тем больше, чем суровее преследовалась измена.

— Как здесь с женщинами? — делово осведомился Бьярке, обнимая Рагнара. — Я давно не был с женщиной.

— Плохо, — сокрушенно сказал Рагнар.

— Что, опять Лиф постарался? — раздражаясь картинно, спросил Бьярке.

— Лиф, и еще кое-кто.

— Это свинство, — возмутился Бьярке. — Город в двух шагах, непотребных девок в каждом третьем доме по две, а ему обязательно нужно чужих жен лапать поблизости.

— Увы.

— По ягоды бабы ходили, небось?

— Кто их знает, может и по ягоды. Лес густой. Может встречались с кем-то. Садись. Вот тебе кружка, Бьярке.

В кружку полилось италийское вино.

— Да, — сказал Бьярке, осушив кружку. — Скажу я тебе так. Люди стоят на хувудвагах.

— В Земле Новгородской?

— По всем Годарикам. От Новгорода до Киева.

— А Судислав?

— Готов. Примет власть, как только его привезут в Киев.

— Константин?

— Слухи не оправдались. Казнен пятнадцать лет назад.

(Время от времени слухи о том, что Константин жив, либо прощен Ярославом, либо сбежал и действует, имели хождение среди членов Содружества — дозволенная оппозиция. Многие тайно считали, что лучше уж Константин, да хоть сам Калигула, чем Рагнар).

— Зоэ?

— Не окажет сопротивления. Южане пройдут беспрепятственно.

— Сами южане как?

— Согласны в принципе, но настаивают на переговорах — после того, как схватят Ярослава, но до усмирения Киева.

— О чем будут переговоры?

— А как ты сам думаешь?

— Я думаю, что о Киеве, — сказал Рагнар, улыбаясь. — Вернее, о работорговле в Киеве.

— Я тоже так думаю.

— Киев им отдавать нельзя.

— Само собой.

— Неприятные, небось, люди?

— Те, каких я видел — очень неприятные.

— Хорошо. Заберут себе Консталь…

— Как?

— Новгородское словечко, — сказал Рагнар. — Понахватался я, когда в Новгороде жил полгода. Константинополь.

— Понятно.

— И все прилежащие земли.

— До Киева. Не слишком ли просторно им там будет?

— Не слишком.

— Позарятся и на Киев со временем.

— Не думаю.

— Почему?

— Видишь ли, Бьярке, кампанию мы начнем, я надеюсь, скоро, а на дворе сентябрь.

— И что же?

— Коли помощь фатимидов нам понадобится… то помогать они нам будут в ноябре, а то и в декабре. Присыплет их киевским снегом, треть околеет от мороза, остальные, стуча арабскими зубами, прихватят две дюжины рабов с торга, вернутся в Консталь и скажут, что Киев им не надобен.

— Остроумно, — заметил Бьярке. — А что, дорогой кузен, с этой страной?

— Которой?

— Вот этой, в которой мы сейчас находимся?

— Сложнее, кузен. Еще вина?

— Да.

Рагнар подлил Бьярке в кружку.

— Здесь и страны-то нет толком, — сказал он. — Одни герцогства, и при этом местный правитель склонен их дарить своим родственникам. Сперва нужно, чтобы Франция объединилась и перестала объявлять сама себе войну. Даже покойный Хайнрих не требовал, чтобы Робер, или Анри, клялись ему в верности. Тоже ждал объединения. А оно не пришло. Нормандия под руководством восьмилетнего Гильома — сплошь церковная. Как и Париж. Да и нет здесь сейчас ничего такого, что могло бы нам понадобится. Думаю что если от Сигтуны до Киева будут наши территории, этого хватит, чтобы свалить Империю. А когда свалим, Франция сама прибежит.

— А Италия?

— А Италию возьмут себе халифы.

— Не жалко?