Польское Наследство

– Это «Хазар-о Як Саб»!

В Каире фолиант был запрещен, найти экземпляр и читать можно было только рискуя жизнью, своей и, возможно, близких. Ширин посмотрела по сторонам – вот ее отец, которого она знает полтора дня, вот незнакомый дом … Здесь никто не увидит, не заметит! И никогда не узнает. Через неделю ничто из того, что происходит, не будет иметь никакого значения.

Запретный плод – невероятный соблазн. Сейчас я узнаю то, что от меня скрывали, подумала она. Где бы сесть?

– Пойдем в дом, чего тут торчать, – предложил Гостемил.

Ширин боялась открыть книгу. Трепетно держа ее в руках, она последовала за Гостемилом – в дом, затем на второй уровень.

– Вот спальня Нестора, – сказал он ей. – Приляг. Постой. Ну-ка, сядь на скаммель. Да … На обратном пути я куплю тебе на торге какие-нибудь тряпки…

– Тряпки?

– Одежду.

– Ты хочешь, чтобы я вышла в город с неприкрытым лицом?

О чем это она, подумал Гостемил. В Каире прикрывают лица – но, вроде бы, только по желанию. Хотя, наверное, есть разные … секты, что ли. Какая-то она все-таки дикая. Зиба была умнее.

– Да, хочу, – сказал он.

– Хорошо, я это сделаю. Ради тебя. Ты требуешь, и ты мой отец. Я должна тебе подчиняться.

Забавно, подумал он. Решила переложить на меня ответственность – как это по-нашему, как знакомо. Не такие они дикие, какими кажутся.

– Да, – подтвердил он. – Еще я требую, чтобы за время моего отсутствия ты не сожгла дом. Не подралась с соседями. Не впускала посторонних. Дверь запри на все засовы. Если вернется Хелье – не пугайся, выйди к нему, объясни, что ты моя дочь. Не прячься от него – а то может сделаться недоразумение. Он почувствует в доме чье-то присутствие, начнет искать. Через два часа я вернусь, и мы пойдем обедать в какой-нибудь крог.

– В крог!

– Да. А что?

– Если ты требуешь, как отец, чтобы я шла с тобою в крог, то…

– Да?

– Я пойду с тобой в крог.

– Удобно все-таки быть отцом.

Неожиданно она улыбнулась. Улыбка ее поразила Гостемила – такая она была светлая. Он даже отпрянул слегка.

– А ну, сядь. Не бегай, сядь на скаммель. Требую, как отец. Так. Не двигайся.

Покопавшись в калите, он выудил гребешок, осмотрел его, придвинулся к Ширин (она отстранилась), сказал «требую, сиди», и начал расчесывать ей волосы. Колтуны, свалявшиеся пряди. Начал с концов, осторожно, придерживая, старясь не сделать ей больно. Один раз сделал – но она, поморщившись, смолчала. Он присел возле нее на корточки.

– Не наклоняй голову. Так. Еще немного. Вот.

Он отстранился и оглядел ее. Она не просто красивая, подумал он с радостным удивлением, она прекрасна. Какой изящный рисунок бровей. Прелестной формы нос, если присмотреться. Глазищи огромные, ресницы длиннющие. Рот красиво очерчен, губы чувственные. Подбородок тяжеловат – это от меня ей досталось, но ее не портит. Красивая дочка у меня вышла. Кто бы мог подумать. Только очень большая, и сердитая. Как поведет бровями – вот, как сейчас – так будто тучи сгущаются над головой, и молния сверху – хвояк, хорла! – так хоть беги. Меланиппе – так, кажется, звали суровую амазонку, дочь Ареса. Арес – это я. Нет, я не Арес, еще чего! Я ясный сокол.

– Ну, дверь я запру, а ты подремли с фолиантом. Потом расскажешь, что там написано. Меланиппе.

– А?

– Ты похожа на Меланиппе. Была такая отчаянная девушка у древних греков.

Ширин не поняла, о чем это он. Но ей не терпелось остаться наедине с запретным фолиантом. А может и нет. Нужно было попросить его, чтобы он еще раз расчесал ей волосы. Или погладил. Или поцеловал в щеку. Или просто посидел немного рядом. Но он скоро вернется, и они пойдут … в крог!..

Ужасно интересно всё. Невероятно интересно!

Опять стали путаться мысли. Казалось, что все, что с ней происходит – невероятно. Может, это сон? В жизни так интересно не бывает. Столько новых впечатлений, столько страхов, столько смутных надежд … Какой он странный, этот … Гостемил … мой отец.

Посмотрим, посмотрим, что от меня скрывали…

Она забралась на ложе, поджала ноги, и открыла фолиант.

Дошедший до нас вариант «Тысячи и одной ночи» не слишком отличается от изначальной компиляции. Но даже изначальный опус состоял из шестнадцати томов – Ширин держала в руках первый том.

Невеста властителя, Шахрзад, сразу понравилась Ширин – изворотливая, насмешливая, водящая Шахриара за нос россказнями. Первый ее рассказ – про Алладина и волшебную лампу – позабавил Ширин. Второй – о рождении Христа – заставил задуматься. Великий иудейский пророк предстал в рассказе в непривычном для нее виде – как обычный ребенок. И что-то трогательное было в обстановке – безвестный хлев, никем не замеченные волхвы, уставшая, измотанная, но со счастливыми слезами на глазах Мария, присевший рядом на корточки суровый Иосиф. И появилось у Ширин ощущение, что хитрая Шахрзад что-то намеренно опускает, недоговаривает. Дочитав рассказ, Ширин начала листать фолиант, вчитываясь в начало каждой истории. В основном – невинные россказни, забавные, смешные, грустные – разные. Кому в голову пришло их запрещать, и зачем? И если их запретили, то что еще запретили, о чем даже не слышал никто?