Польское Наследство

– Хорошо, – сказал он. – Я сам тебе скажу … как тебя зовут на самом деле. Сам.

– Скажи.

– Мария.

– Верно.

– А как на самом деле зовут меня, ты не знаешь.

– Можешь мне довериться, я умею хранить секреты. Говори смело.

– Меня зовут Казимир.

В первый раз за много лет Марие отказала ее сообразительность.

– По-своему красивое имя, – сказала она.

– Ты, кажется, не поняла.

И то правда.

Она подумала.

И поняла.

– А, хорла, что ж теперь делать? – невольно вырвалось у Марии.

Она рывком поднялась, глядя на него с ужасом, села на постели.

Он тоже приподнялся. Теперь они оба сидели, не касаясь друг друга, и смотрели друг другу в глаза.

Невероятно, думала Мария. Не может быть. А ведь можно было догадаться! Вот он, например, догадался. Он догадливый. А я, дура, так увлеклась, так мне было хорошо, что забыла обо всем. Будто я здесь на отдыхе. Он – Казимир. Стефан – Казимир. Это несправедливо! Надо взять себя в руки. Ничего страшного не произошло, наоборот. Он меня любит, он не лукавит, когда это говорит. Может, все к лучшему?

– Можешь меня прогнать, – сказал Казимир. – Или пусть меня убьют твои люди. Мне все равно. Я сказал тебе, что я тебя люблю. Ты предпочла не отвечать на признание.

– Что теперь признания…

– Ну, как хочешь. Скажи – и я просто уйду – уеду куда-нибудь, и ты меня забудешь.

– Об этом говорить поздно.

– Почему ж…

– Потому что я ношу твоего ребенка.

Помолчали.

– Моего ребенка? – переспросил Казимир.

– Да.

Казимир чуть приметно улыбнулся.

И еще помолчали.

– Хочешь быть королем Полонии? – спросила она.

– Не знаю.

Она нахмурилась.

– Я хочу быть с тобой, – объяснил Казимир. Поразмыслив, он добавил, – И чтобы ребенок был наш, и мы бы жили вместе.

– Так, – сказала Мария. – Хорошо, попробуем по-другому. Хочешь, я посажу тебя на польский трон – с условием, что мы поженимся, и все дела управления ты передашь мне?

Казимир слегка побледнел. Подумав, он спросил, —

– Если я откажусь, меня убьют?

Теперь побледнела Мария. Также подумав, она сказала, —

– Тебя не убьют. Ты будешь королем.

– А если я откажусь?

– Зачем?

– А может я не хочу быть королем.

– Хочешь.

Он вздохнул.

– То есть, – сказал он, – если я откажусь, меня убьют.

– Перестань!

– А?

– Перестань это повторять! Это невыносимо! Тебя не убьют.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя.

Он улыбнулся – на этот раз открыто.

– Но лучше бы тебе согласиться, – сказала Мария.

– Можно я тебя поцелую? – спросил он.

– Можно.

Они бросились друг другу в объятия.

***

– Я тут слушал, что вам говорят проповедники ваши, – сказал римский проповедник с легким италийским акцентом. Голову он держал ровно, говорил в одном направлении, словно обращался к кому-то конкретному в зале, говорил без видимого напряжения, и слова его были слышны во всех концах церкви. – В общем, интересно говорят. Про благочестие, и про то, как душу свою спасти. Есть всякие хитрости по этому поводу. Люди вообще любят хитрости. Чтобы поменьше трудиться, побольше спать, и чтобы кормили вкусно. В Риме есть у меня одна прихожанка, на хитрости падкая. До того она исхитрилась, что целый день ничего не делает, только ест … ест, я говорю. Шам-шам. Жрет, гадина.

Аудитория стала обмениваться удивленными взглядами. По церкви прокатился смешок.

– Так исхитрилась – в дверь не проходит. Для исповеди ей изготовили специальную будку, отличную от других размерами. Половину собора занимает.

Ближние ряды засмеялись, и проповедник, против всех правил ораторского искусства, тоже засмеялся.

– У нее исповедь, – сказал он, – каждый раз начинается словами, «Вы не поверите, святой отец, сколько я сегодня съела».

Засмеялась вся аудитория.

– Интересный у него подход, – сказал Нестор на ухо Хелье.

– Да, он хорошо понимает людей, – отозвался Хелье. – Чем больше я о нем слышу всяких гадостей, тем больше он мне нравится.

– Почему? – спросил Нестор.

– А я смотрю на людей, которые его ненавидят. Люди эти как правило неприятны. И чем больше неприятны, тем больше гадостей говорят. Невольно задумаешься. А скажи мне, сын мой, давно ты летописцем стать решил, или недавно?

Нестор строго посмотрел на отца.

– С чего ты взял?

– Фолианты твои намедни просматривал, да и нашел книгу одну.

– Это мои личные записи, – сердито сказал Нестор. – Как тебе не стыдно!

– Нет, личные – письма бывают. А у тебя летопись.

– Тем не менее, она не для посторонних глаз.

– Ну, прости своего глупого родителя, Нестор. И все-таки ответь – давно решил в плутархи заделаться?

– Да какие еще … Как я понимаю, ты прочел набросок.

– Набросок летописи.

– И что же?

– А то, – сказал Хелье, – что там слова правды нет.

– Так ведь то летопись, – удивился Нестор. – Разве ж в летописях бывает правда?

Сперва Хелье даже не нашелся, что на такое ответить.

– А еретики – они не очень хитрые, – ораторствовал Бенедикт. – И мало их. Я вот ходил по улицам, спрашивал людей – ты, мол, еретик? И ни один не сказал – да, ага, точно, еретик. Нет в Париже еретиков!

Аудитория снова засмеялась.

– Былины – выдумка, сказки – выдумка, михвы – выдумка, – сказал Хелье. – А летопись должна отображать то, что было на самом деле.

– Назови такую летопись, – предложил Нестор.