Польское Наследство

– Язычество же, – продолжал Бенедикт, – есть попытка объяснить поведение стихий с точки зрения человека. Все непостижимое в Творении покрыто завесой таинственности. При пристальном рассматривании таинственность исчезает, создавая иллюзию понимания. Возносясь в своей гордыне, брат Лоренцо и ему подобные думают, что непостижимого не бывает, что разум может все во Вселенной постичь. Тоже самое думают язычники – создавая себе богов по своему образу и подобию, наделяя их своими, человеческими страстями, мелочностью, злопамятностью, и прочая, и прочая. С точки зрения язычника все в мире объяснимо. – Он поднял руку, предупреждая возражения. – Всходит ли солнце потому, что Гелиос отправляется в ежедневное путешествие, не облагаемое налогом, или потому, что мы вокруг него вращаемся, ибо Земля меньше Солнца…

– Нет, нет, – возразил педантичный Лоренцо, – это времена года таким образом бывают, а каждый день солнце всходит, потому что Земля вращается вокруг своей оси!

– Да, именно это и утверждал Платон…

– Аристархус.

– А хоть сам Люцифер! – сказал Бенедикт. – Мы считаем, что, сказав это, мы все объяснили и все поняли. Но это не так. Пять чувств и разум есть всего лишь качества, которыми Создатель наделил свое творение. У самого же Создателя бесконечное количество чувств, равно как и данностей, подобных разуму.

– Зачем ты его слушаешь! – возмутился Альфредо. – Он над тобой смеется! Ты слышишь, что он говорит? Это же просто бред сумасшедшего!

– Беатиссимо, отмени приказ, – неприятным голосом сказал Доменико, полуприкрыв глаза. – Таких людей, как брат Лоренцо, мало. Он нужен Церкви, да и всему человечеству. Верни Лоренцо в лоно.

– Только после публичного покаяния, – отрезал Бенедикт, слегка обидевшись – ему понравилось собственное рассуждение о количестве чувств и данностей у Создателя. Он никогда раньше не думал на эти темы. Можно было бы и развить мысль, но еретики помешали.

– Хорошо, – сказал Доменико. – Мы сделали все возможное, пытаясь тебя убедить. Ты вынуждаешь нас применить силу.

Он сделал знак дюжим парням – те встали. В этот момент раздалось треньканье тетивы, с двух сторон одновременно – два лука выстрелили, две стрелы свистнули над головами дискутирующих, и с крыши флигеля долетел стон раненого. Все присутствующие стали озираться. (Лучник на крыше заметил поднятый лук в нише и выстрелил, за что и поплатился).

– Действуйте! – крикнул Доменико.

Двое с ножами подступили к Бенедикту. Доменико протянул ему бумагу с дощечкой. Один из подступивших поднес нож к горлу Папы Римского, но вскрикнул вдруг, и выронил нож. Из запястья у него торчала стрела.

Паникуя, прелаты стали озираться и увидели – темным силуэтом в нише стояла Эржбета, сливаясь с тенью – и явно пристраивая на тетиву следующую стрелу. Семьдесят шагов! Необыкновенный выстрел! Никаких сомнений в том, что следующий будет не менее точным! Сопровождающий Бенедикта знает свое дело.

– Брось нож, – посоветовал Бенедикт второму парню, и тот послушно бросил нож на траву. Остальные замерли, боясь производить какие бы то ни было движения.

– Ты – Антихрист! – в отчаянии крикнул Альфредо. – Братья мои, не бойтесь его наймитов! Навалимся скопом!

Но никто желания навалиться скопом почему-то не проявил.

– Убийца! – закричал Альфредо, указующим перстом нацелясь Бенедикту в правый глаз. – Ты убил Эсташа!

– Замолчи, Альфредо! – приказал Доменико. – Замолчи!

Но Альфредо не смог замолчать.

– Весь христианский мир негодует! Чаша терпения нашего переполнена! И чаша терпения Всевышнего тоже переполнена! Ты отвратителен нам всем! Ты нечестивец, развратник, лицемер, растлитель! – Он повернулся к остальным, взвывая к их чувству справедливости. – Перед вами убийца Эсташа!

– Знаешь, чем ты…

– Убийца!

– Знаешь, чем ты отличаешься от Эсташа? – спросил Бенедикт, поднимаясь с панчины. – Эсташ стал знаменит благодаря своим речам и заговору против меня. Семь лет прошло, а все помнят. А о тебе никто не вспомнит через три дня после твоего исчезновения. – Он повернулся к остальным. – На вашем месте, падри, я позаботился бы о судьбе стрелка, предусмотрительно помещенного вами на крышу флигеля в связи с моим визитом. Он ранен, ему требуется помощь. Зовут его не Эсташ, и даже не Альфредо, но на мой взгляд – убийцы, развратника и растлителя – всякая жизнь, если ее можно спасти, стоит любой другой. Брат Лоренцо, если у тебя возникнет желание покаяться и признать свои ошибки – приезжай в Рим. Если нет – ты волен заниматься изысканиями в области естествознания, но делать тебе это придется за свой счет. Доменико, рвение твое похвально, но достойно лучшего применения. Как человек в высшей степени злопамятный, но разумный, на основании эмпирических данных, предоставленных тобою сегодня, рекомендую тебе сделать так, чтобы я о тебе не слышал … поелику … в ближайшие несколько лет. Впрочем, срок можно и сократить, если … хмм…

– Я только одно хочу тебе сказать, господин мой, – дрожа от страха и ненависти ответил Доменико.

– Да?