Польское Наследство

– Да, надо бы убраться отсюда, – неожиданно согласился Дир. – Противный город.

– Ты тоже что-то почувствовал?

– Э … Да нет, просто противный город, и все.

– Ладно. – Хелье встал, надел бальтирад со свердом, накинул сленгкаппу. – Не скучайте тут без меня.

Точного месторасположения дома он не помнил – бывал он здесь только один раз, года четыре назад. Поплутав по ненужно узким улицам, он в конце концов стал расспрашивать прохожих. Те, слыша киевские интонации, отвечали неохотно, отнекивались. В конце концов какая-то сердобольная баба объяснила ему, где живет искомый цирюльник Томлин.

Дом Томлина выглядел добротно по сравнению с остальными домами города. Прямые, гладкие стены, черепица вместо соломы на крыше. Хелье прошел через палисадник и несколько раз стукнул в массивную дубовую дверь. Открыл ему сам хозяин дома – человек пожилой, но очень подвижный.

– А, это ты, заходи, – сказал он таким тоном, будто они вчера расстались.

– Здравствуй, Томлин.

– Проходи, садись. Пить-есть хочешь?

– Я только что позавтракал.

– Ну, тогда сразу к делу. Вот.

И он выложил перед Хелье весь свой инвентарь – кинжалы прямые и кривые, большие, миниатюрные, с зазубринами и без. И точильный камень.

Сев на скаммель с наклонной спинкой, Хелье безропотно начал это все точить.

– Оба мы с тобою умельцы, – удовлетворенно сказал Томлин. – Ты точишь, я стригу. И лучше нас никого нет. Какие новости?

– Из Константинополя тебе письмо, – сказал Хелье. – Свиток в калите.

– О! Это кстати. Как давно писано?

– Восемь месяцев назад.

– Очень, очень кстати. Наконец-то! Я как раз жду человека на будущей неделе.

– А давеча от меня никто не заезжал?

– Заезжал. Встрепанный такой весь. Ты мне за него должен, я послал гонца с депешей на восток, к твоему господину. Неделя-две.

– Что должен, заплачу. А еще есть что-нибудь?

– Как не быть! У меня всегда все в порядке, все в сохранности. Ты был у меня четыре года назад, а известия, тебе нужные, я получил два года назад. Грамоты нет – женщина грамоты не знает, но на словах мне передали, а я записал. Сейчас найдем.

Он открыл один из четырех массивных сундуков, стоящих вдоль стены.

– Вот, сейчас, сейчас, – приговаривал он, перебирая свитки, упорядоченные в соответствии с только ему одному известной системой. – Ага, вот оно.

Он развернул свиток и пробежал глазами.

– Две … Две … Анхвиса и Светланка. Да. Сожалею, – он сделал грустное лицо, от чего нос и лоб его сморщились, сложились, стали меньше, – Светланка умерла. Уж десять лет тому. Анхвиса же два года назад была жива и здорова, содержала крог в Житомире. Она вдова, у нее дочь и сын. Крог? Нет, не крог … Постой … Э! Хорлов терем она содержала. Веселая, стало быть, девушка.

– Спасибо тебе, Томлин, – сказал Хелье, кладя золотые монеты на стол. – Я еду в Киев, за твоим гонцом, но медленнее. Не передать ли чего?

– Да, как всегда. Сейчас найду.

Он открыл еще один сундук, некоторое время в нем копался, извлек свиток.

– В те же руки? – спросил Хелье.

– Да.

– Спасибо. Пришлю тебе весточку скоро.

– Да уж, пожалуйста, не оставляй старика вниманием. Постричь тебя?

– Нет, не надо. В другой раз.

– Спасибо тебе.

– И тебе.

Вдова, подумал Хелье, шагая по узкой улице. Знаем мы этих вдовушек. Сказать Диру или не надо? Или так все оставить? Даже не знаю. Надо бы сказать. Вдруг он захочет с нею повидаться, а то и женится на ней. Привезет в Киев, она откроет там новый хорлов терем, будто своих в Киеве мало … и будет весело … В Киев я обещал Гостемилу … да и Ярославу … прибыть к первому снегу. Ну, от Ярослава-то не убудет, а вот Гостемил терпеть не может, когда опаздываешь, а он тебя ждет. Это, говорит Гостемил, утомительно – терпеть чужое свинство. Свое терпеть легче.

А цирюльник Томлин – молодец. И ведь никто не осмеливается его тронуть! Будто все враждующие между собой стороны договорились, что спешная связь нужна всем. Ну, стало быть, грамота от Казимира Ярославу будет доставлена, и очень хорошо. Долг свой я выполнил.

Справа по ходу стоял небольшой дом, а на крыльце сидели две девицы вызывающего вида. Как все просто в глуши, подумал Хелье, никаких тебе киевских церемоний, светских улыбок. «Не нуждается ли молодой человек в обществе?» А тут – вон как, рукой машут. Иди, мол, сюда. А ведь пойду. Я нынче человек, свободный во всех смыслах. Одна умерла, другая замуж вышла. Все думают только о себе, пора бы и мне о себе подумать и позаботиться.