Польское Наследство

Лель, не имевший причин ничего скрывать кроме, возможно, любовных похождений, кои в присутствии женщины велит нам скрывать хорошее воспитание, поведал в ответ на вопрос Ширин, что наукам и премудростям обучали его греческие и славянские наставники, коих нанимали ему родители, а по достижении семнадцати лет отец снабдил его средствами и отправил в путешествие по белому свету с условием, что из каждого большого города, в каком остановится, сын будет слать ему грамоты. Лель посетил Константинополь, Рим, Флоренцию, Венецию, Геную, и вернулся умудренный (и сразу по возвращении вступил в скандальную связь с высокородной особой, и отцу его пришлось идти на поклон к Ярославу – улаживать и заглаживать. Об этом эпизоде своей биографии Лель умолчал по вышеуказанной причине). Ширин же по понятным причинам свою биографию скрывала, а Лель не настаивал – ему было неинтересно, не говоря уж о том, что рассказывать Ширин не умела. Попыталась было рассказать об истории Моровичей и учрежденной семенем олеговым страшной несправедливости, но вовремя заметила отсутствующий взгляд Леля. Он спохватился, стал делать внимательные глаза, но было поздно.

И все-таки он ей нравился.

И поехали они дальше. Сделался вечер. Некоторое время луна освещала тропу, но вскоре небо затянулось тучами и пошел холодный, сильный дождь, и оказался гораздо неприятнее снега. Лель велел Ширин замедлиться. Теперь они ехали шагом. Неизвестно, как юный охотник ориентировался в темноте – но, очевидно, как-то это у него получалось, поскольку через некоторое время, пристроившись рядом с конем Ширин, он взял его под узцы – и они съехали с тропы, и в ярком свете молнии Ширин увидела маленький домик с одним окном и одной дверью. Гром грянул так шумно и расхлябисто, что Лель не услышал крика Ширин. За домиком оказалось стойло, в которое поместились обе лошади. Непонятным образом в полной темноте Лелю удалось снять со стены стойла факел и даже зажечь его. В наглухо запертом и обитом жестью ящике в углу нашелся для лошадей овес. Очевидно, домок посещался часто.

– Да, – подтвердил Лель. – Раз в неделю кто-нибудь да бывает.

Внутри было сыро. Наличествовала лежанка, на лежанке солома. Но была и печь. Лель развел огонь, достал из сумы веревку, завязал узел на крючке, торчащем из одной стены, протянул поперек помещения, укрепил второй конец на ставне, быстро стянул с себя все, кроме рубахи, и развесил мокрую одежду перед огнем. Затем стянул через голову и рубаху тоже. Ширин стеснялась и подозревала, что Лель только того и ждет, чтобы она разделась. Он отлучился – выставил за дверь какие-то глиняные плошки.

– Что же ты, так и будешь всю ночь в мокром? – удивился он. – Заболеешь ведь.

– Не могу я перед тобой раздеться до рубахи! – сказала она, отвернувшись.

– Почему же до рубахи? Разденься совсем. Ну, как знаешь.

В этот момент молния сверкнула где-то поблизости, и раскат грома получился совершенно оглушительный. Не выдержав, Ширин кинулась к Лелю и прижалась к нему, голому, всем телом. Будучи на полголовы его выше и намного крепче мышцами, она чуть не свалила его с ног.

– Мокро, – сказал он. – Снимай с себя эту гадость, снимай.

Она неуверено отстранилась от него, ожидая, что в любой момент может снова загрохотать гром, и нерешительно потянула пряжку сленгкаппы. Замерзшие пальцы не слушались. А вдруг она действительно заболеет? От наставников она слышала, что на севере бывает – люди умирают от холода.

– Сядь, – сказал Лель.

– Нет.

– Сядь.

Она послушалась и села на лежанку. Попыталась стянуть сапог, но сапоги набухли и прилипли к ногам. Он встал рядом, освободил пряжку, сдернул с нее сленгкаппу, присел, взялся обеими руками, и в несколько приемов стащил с нее сапог. Взялся за второй.

– Теперь вставай, не мочи зазря солому, – сказал он будничным голосом.

Ширин встала.

– Развязывай все и снимай с себя, живо.

Она попыталась развязать гашник, но пальцы опять не желали подчиняться. Лель и здесь пришел ей на помощь.

– Подними руки.

Она чуть помедлила, и все-таки послушалась. Он снял с нее накидку и стянул рубаху через голову. Инстинктивно она повернулась к нему боком и попыталась не позволить ему снять с себя порты и в то же время боясь, что сделает ему больно непослушными сильными руками. Или гром грянет.

– Сядь.

Она села. Он закончил ее раздевать и с деловитым видом стал развешивать предметы гардероба на веревке. Затем из походного мешка он вытащил туго скрученный кожаный свиток и развязал тесемки. Появились два куска льна – достаточно больших, чтобы обернуть вокруг талии.

– Не люблю я – голым арселем на солому, – объяснил он. – Колется, сволочь. Давай поужинаем.

Они поужинали остатками солонины, сидя рядом на лежанке. Сперва Ширин пыталась хоть как-то прикрывать грудь, а потом решила, что по любым правилам и законам Лель просто обязан теперь на ней жениться. Но тут же сообразила, что таких законов нет, да и не женится на ней Лель, как бы ей этого ни хотелось.